спасаться от багровой смерти, но что-то толкнуло Вулфа за мачту – единственную защиту. Он вскрикнул, когда загорелся его плащ. Пламя ревело по всей палубе, искры обжигали ему костяшки пальцев и загривок, словно раскаленный металл касался кожи.

Верхушка мачты обломилась, в огонь рухнули обрывки паруса.

Все стало красным. Все стало белым, все стало черным. Крики умирающих рвали воздух. Кругом горели люди, он чуял их пузырящийся жир и медь, удушающую сладость смерти. В зареве мелькнул толстый, как бревно, хвост с ужасным железным шипом на конце. Это было последнее, что увидел Вулф, прежде чем густой туман скрыл зверя.

Безымянный. Он наконец вернулся, чтобы отомстить.

Вулф сорвал пылающий плащ, но все кругом готово было поджечь его заново. Пламя пылало в перчатках. В подошвах. Слезы струились по щекам. Он никогда не видел такого пожара.

Он упал на палубу. Подтянулся на руках, спрятав кулаки в рукава, сходя с ума от боли, в тумане слез. Товарищи – одни еще корчатся, испуская предсмертные вопли, другие уже мертвые. Он нашел Велла, только это был не Велл – это не было Веллом.

Он слышал мучительный крик Регни. Она билась в смоляном озере, рычала под пылающим мехом. Разгоняя дыханием горячий пепел и скрипя зубами, он полз к ней.

Ветер переменился, и стало темно. Корабль теперь освещался только пожаром. Должно быть, тварь, описав круг, вернулась доделать дело. Угли падали, точно капли расплавленного стекла. Все, чего они касались, вспыхивало огнем. Вулф полз вперед, а вокруг падал огненный дождь.

Вой из черного тумана. Второй корабль. Полуслепой от дыма, Вулф обхватил Регни. Смола облепила ладони. Он прижал ее к груди и, кашляя, горел вместе с ней, точно сплетенное из ивовой лозы чучело.

Смерть в огне или смерть в море? Двадцать лет – маловато для такого вопроса. Он подумал остаться на палубе, ощутить свою смерть до последней судороги прежде, чем навсегда лишиться чувств. И встал.

Ведьмы горят в огне. Пусть его последний день, последний выбор откроет правду.

41

Восток

Не так она думала вернуться. Когда ее сапоги впервые за год коснулись снегов горы Ипьеда, она сразу бросилась к колокольной башне. Внизу кричали в гнездах печальники.

Она знала, что делать.

Знала, как защитить Сейки.

Светила луна, но она нашла бы дорогу и в полной темноте. Остановившись перед огромным колоколом, она начала понимать опоясавшую его надпись:

Я сдержу восставший пламень, пока не падет ночь.

Думаи накрутила веревки на руки и качнула било – толстое бревно, которое они с Канифой столько лет чистили и смазывали маслом. Она всей тяжестью потянула в другую сторону, качнув бревно к древнему металлу.

Королева Колоколов ожила.

Думаи выпустила веревки. Звук раскатился, низким звоном отдался в каждой кости, ушел в черную ночь.

И мало-помалу замер. Думаи осела в снег, слушая тишину под его гулом.

Что, если никто не ответит? Зима, глухая ночь, а звона этого колокола никто никогда не слышал. Никто из тех, кто еще дышит.

Где-то внизу звякнул другой колокол. Недолгое молчание, и ему ответил третий – дальше, но и громче: звон долетел по ветру.

Музыка расходилась по острову, и каждому удару, каждому раскату отвечал новый – дальше, дальше. Думаи собралась с силами. Все, что у нее осталось, она отдала, чтобы отвести било и снова качнуть его – и еще, еще, пока не задрожали руки и не подогнулись колени.

Призыв наполнил ночь Сейки. Он летел от Районти к западу – к Сидупи, и на север – к Гинуре, и на восток – к Исунке, и на дальний юг – к штормовому мысу Ампики.

И наконец – как долго пришлось ждать! – боги восстали ото сна. Из глубины рек, со дна озер, из бухт, из древних мангровых лесов поднимались они. Словно каждая из звезд распалась на тысячи осколков, темное небо засверкало драконами.

И где-то с криком проснулась женщина, когда тень из ее сна распалась и улетела облачком пепла, – и порвалась связующая их длинная нить, оставив ее в одиночестве.

III. Эра огня 511 о. э

Вулф на том острову, а вот я на этом.

Тот неприступен остров, топями окруженный…

Автор неизвестен. Вулф и Эадвакер (Перевод В. Тихомирова)

42

Юг

Тунува, пока Хидат разбирала ей влажные волосы, смотрела в пустоту перед собой. Светильники мигали, отгоняя беззвездную тьму.

К рассвету у Матери будет новая предстоятельница. Тунуву волновала эта ночь – вдруг она не сумеет скрыть горя? От печали каждый час делался крутой вершиной, но ради Эсбар она должна была вынести эту ношу.

Сагул Йеданья скончалась тихо. Ее тело иссохло, пожелтело. Тунуве, как хранительнице могилы, выпало проводить похоронный обряд. Ей нечасто случалось исполнять эту обязанность, но, когда случалось, бальзамом на сердце было помогать семье отдать дань умершим.

На рассвете того же дня они с Эсбар обмыли старую подругу, помолились божествам перехода и смерти. На закате они положили Сагул покоиться у корней дерева – пусть оно возьмет обратно свой огонь, пока сестры и братья поют песни-плачи. Ее ихневмон, свернувшись на кургане, умер той же ночью, и его погребли рядом. Тунува посадила на обеих могилах сабру, полила семена смолистым вином.

Сагул будет жить в плодах дерева. Ее огонь и впредь будет направлять дочерей в пути.

Закончив, Хидат поднесла Тунуве зеркало. Та осмотрела заплетенные на голове сложные косички, потом взглянула себе в глаза. Под глазами собрались мешки.

– Спасибо тебе, Хидат.

Она впервые за много часов подала голос. Хидат тронула ее за плечо:

– Ты справишься, Тунува.

– Все мы должны справиться. – Тунува отложила зеркало. – Ради Эс.

– Вы всегда были с Сагул ближе других, кроме только Денаг.

– Теперь я не уверена. Десятки лет дружили, и все-таки такого я от Сагул не ждала.

Ответа не было. Хидат отвернулась, закрепляя золотые заколки у себя в волосах.

Сию ожидала в коридоре, накинув на плечи зеленый плащ послушницы. Она еще во время беременности вкусила плод, но пока не была признана посвященной. Ее волосы, украшенные сердоликом и золотыми пластинками, волной спадали на спину.

– О Тунува!

Они обнялись.

– Какая ты красивая. Мне бы быть такой изящной.

– Ты всегда такая, солнышко, – вымученно улыбнулась Тунува. – Готова?

– Да. – Сию, с блестящими глазами, сжала ее руки. – Я так рада за Эсбар. Она рождена для красного плаща.

Сию, кажется, говорила от души. Об Анайсо она пока не знала. Тунува пожалела, что не может известить о смерти мальчика его родных.

– Ты сегодня так на нее похожа, – сказала она Сию. – Поможешь мне поддержать ее в исполнении долга?

– Конечно помогу.

Посвященные единогласно признали Эсбар настоятельницей – даже те, кого не было сейчас в обители. Гашан разослала короткие извещения. За пять веков в признании отказывали лишь двум мунгунам: одной за дурное обращение с ихневмоном, а другой – когда настоятельница объявила себя ее родительницей. Эсбар заслужила право на