Груздев назвал цифру, превышающую заработок артиста за весь летний сезон.

— Ого! — Генопольский присвистнул.

— Так вы возьметесь за это дело?

— Как это будет выглядеть практически: вы пригласите сына бабули, соберете в свидетели толпу зевак? — уточнил Семен Абрамович детали.

— Я знаю, что вам запрещено использовать в корыстных целях на людях свой природный дар. Пока из ума я не выжил. — Груздев догадался, что гипнотизер уже угодил в его сети. — Мы дождемся Эллу Николаевну около ее дома, а с собой я прихвачу фотоаппарат. Обещаю, что о вашем участии в моем споре никто не узнает, самому невыгодно.

— Только деньги вперед, — закончил деловую часть хозяин гримерной.

— Я прихватил их с собой, — обрадовал его собеседник, выкладывая на стол две толстые пачки, крупными купюрами.

Элла Николаевна Миронова более семи лет жила одна.

Дочка уже давно обосновалась в Америке и с помощью родного дяди открыла там свое рекламное агентство, которое теперь процветало. Мать она навещала редко, раз в два-три года.

Сын же жил в соседнем доме. Лет десять назад он «заглянул в бутылку», и с тех пор не было дня, чтобы он не напивался до свинского состояния. Три года его семья боролась со страшным зеленым змием, но потом жена махнула рукой, забрала дочь и уехала к родителям в другой город. Элла Николаевна же боролась с пороком сына до последнего, но в конце концов и она поняла, что напрасно тратит нервы и расходует оставшиеся силы. Чтобы бросить пить, в первую очередь должно исходить желание от самого больного, а ее безвольный сын даже на кодирование явился пьяным.

Благодаря опять же брату, Миронова ни в чем не нуждалась, но непристойная жизнь сына подтачивала материнское здоровье. Он чуть ли не каждый день клянчил у нее деньги, умолял, стоя на коленях, клялся, что последний раз, и женщина уступала, но не проходило суток, и все повторялось.

Буквально за последние три-четыре месяца Элла Николаевна заметно сдала, лицо осунулось, плечи сгорбились, тяжело передвигались старческие ноги. Но женщина бодрилась и заставляла себя каждый день прогуливаться на свежем воздухе, с шести до семи вечера. Вероятно, физическая нагрузка и удерживала ее от серьезных болезней.

В эту сентябрьскую пору погода на дворе баловала горожан летним теплом. Несмотря на то, что ночи становились все холоднее, днем светило приветливое и доброе солнышко, люди носили легкую одежду и наслаждались погодой.

Когда в обычное время Элла Николаевна вышла на прогулку, от соседнего дома, на торце которого была прикреплена пожарная лестница, за ней наблюдали двое мужчин, один из них с фотоаппаратом.

— Это она, — предупредил Николай Сергеевич гипнотизера и снял футляр с фотоаппарата.

Генопольский кивнул и, прищурившись, пристально посмотрел на старуху. Сначала Груздеву казалось, что гипноз на нее не действует, и, когда Миронова прошла мимо них, он потянул Семена Абрамовича за рукав.

— Не мешайте, — отмахнулся тот, не отрывая пристального взгляда от женщины.

Элла Николаевна удалилась от них метров на тридцать и неожиданно для Николая Сергеевича свернула к пожарной лестнице. И что еще удивительнее — полезла по ней наверх. Но когда женщина поравнялась с окном третьего этажа, произошло непредвиденное.

Груздев знал, что у Мироновой есть сын, но то, что он живет в соседнем доме, сказал Генопольскому наугад, но оказалось, что действительно угадал.

Сорокапятилетний пьяница, с припухшим, красноватым лицом, только что проснулся и протер воспаленные глаза. Голова у него раскалывалась и подташнивало. Чтобы хоть немного полегчало, он решил глотнуть свежего воздуха и открыл окно. Каково же было его удивление, когда он нос к носу столкнулся с матерью.

— Мам, ты куда? — произнес он хриплым голосом, не веря своим глазам.

Старуха вздрогнула и тоже вперила в сына непонимающий взор, а когда увидела, что находится на пожарной лестнице, да еще на высоте третьего этажа, то побледнела и вцепилась пальцами в лестницу.

— Ты ко мне? — спросил сын, забыв и думать про головную боль.

— Как я тут очутилась? — прошептала она сведенными от страха губами.

На лбу гипнотизера выступила испарина.

— Кто это? — взволнованным тоном поинтересовался он у Груздева.

— Ее сын, — нашелся Груздев, думая, что соврал, но попал в точку.

— Что прикажете теперь делать? Если бабка сорвется, нас с вами засадят.

— Так вы загипнотизируйте сначала его и отгоните от окна, — сообразил Николай Сергеевич.

Генопольский несколько успокоился и занялся пьяницей, а чтобы не привлекать к себе внимания ротозеев, которых, на их счастье, пока не было видно, они спрятались за ветками кустов сирени.

Сын Мироновой, словно по мановению волшебной палочки, исчез из виду и более не показывался.

Старуха сразу приободрилась и полезла выше. На крыше она взгромоздилась на бордюр, который протянулся по краю крыши, прошлась метров пять и повернулась лицом к гипнотизеру.

— Фотографируйте, и я спускаю ее на землю, — сказал Генопольский.

Он не мог видеть, что Груздев стоял со скрещенными за спиной руками, и тем более знать, что это послужило знаком подростку на велосипеде, с которым Николай Сергеевич за определенную плату договорился о небольшой услуге, сославшись на то, что хочет посмеяться над другом.

Фотограф-любитель вскинул фотоаппарат и долго примерялся, прежде чем щелкнуть. Щелчок совпал с наездом велосипедиста на Семена Абрамовича. Он упал в кусты, проворно вскочил на ноги и задрал голову. Но Эллы Николаевны на крыше уже не было, ей хватило мгновения, на которое отпустил ее гипнотизер, и она свалилась вниз. Вскрикнуть Миронова не успела, и только глухой стук оповестил мужчин о ее кончине.

Генопольский понял, что неумышленно стал убийцей, и в ярости поискал глазами велосипедиста, но того и след простыл. Вдруг его охватил неудержимый страх, и Семен Абрамович бросился бежать со всех ног. А возле Эллы Николаевны начинал собираться народ. Виновников ее смерти никто не заметил. Да и догадаться о столь изощренном способе убийства было практически невозможно. Легче предположить, что старуха потеряла разум и покончила с собой, что в дальнейшем подтвердил и ее сын.

Николай Сергеевич настиг Генопольского и резко дернул его за плечо. Они остановились посреди улицы, лицом к лицу, но с противоположной от места трагедии стороны.

— Хочешь сделать меня соучастником убийства? — простонал тот, чуть не плача.

В критический момент они перешли на «ты» и даже не заметили этого.

— Ты не соучастник, а убийца, — не жалел его Груздев.

— Прошу, никому не рассказывай, — взмолился гипнотизер, намереваясь встать на колени.

— Хочешь, чтобы нас запомнили?