это известная мадам Рекамье и не менее известный господин Шатобриан. На Новый год и Пасху мы регулярно навещали тетю моей матери, княгиню Багратион, проживавшую в прелестном доме на rue Saint-Honoré[867], совсем неподалеку от Елисейских Полей. В молодости княгиня Багратион была известной красавицей и, даже будучи пожилой женщиной, сохранила прежнюю красоту. У нее были невыразимо тонкие черты и белый, как мрамор, цвет лица; волосы княгиня укладывала в длинные белокурые локоны и каждый раз с особой тщательностью удаляла появляющийся седой волосок. Неизменно облаченная в нежные прозрачные белые платья с голубыми или розовыми нижними юбками, княгиня обычно лежала на кушетке, которую покидала, только чтобы совершить прогулку в своем знаменитом желтом ландо[868]. Мы, дети, считали эту исключительную женщину, так не похожую ни на одну из прочих пожилых дам, кем-то вроде волшебницы и радовались, когда нам позволяли поиграть в ее огромном саду. Важную роль в нашей жизни сыграла также госпожа Нарышкина, урожденная княжна Лобанова-Ростовская[869], которая когда-то была дружна с моей бабушкой и баловала нас, как своих внуков. Несколько смутно я вспоминаю об известной княгине Ливен, с которой мои родители часто общались. Я видела ее в русской церкви на празднике в честь Императора, когда она в огромном чепце появилась в конце службы, как бы показывая, что оказывает Царю честь.

Весной 1845 года мои родители решили предпринять поездку в Россию, потому что они уже более пяти лет не были на родине, и, кроме того, мой дедушка хотел нас увидеть и с нетерпением ждал в гости. Так как отец был слишком занят по служебным делам, мать с детьми решила поехать в Петербург раньше него. В то время такая поездка подразумевала множество трудностей и приключений. Железная дорога шла только до Руана, там мы должны были подняться на пароход, который по Сене доставил нас в Гавр. Пароходы «Амстердам» и «Тахо» осуществляли постоянное сообщение между Гавром и Кронштадтом; для нас были забронированы места на «Амстердам». К нашей семье присоединилась еще подруга моей матери графиня Аппоньи, урожденная графиня Бенкендорф, с маленьким сыном[870]. Некоторое время мы еще видели, как отец махал нам с берега, пока пароход медленно направлялся в открытое Северное море и наконец затерялся в зеленовато-желтых водных просторах. Вскоре морская болезнь вынудила нас занять места в каютах, и последующие три дня были нерадостными. Наконец море снова стало спокойным, мать повела меня на палубу и показала темную ленту на горизонте: побережье Дании. В Копенгагене мы покинули пароход и сразу же отправились в русскую дипломатическую миссию, где нас приняли самым любезным образом. Мне тогда хватило немногих часов пребывания, чтобы полюбить эту страну, и потому я довольно долго сожалела, что никогда больше в жизни ее не увижу[871]. Вернувшись на борт парохода, мы принялись играть между выставленными на палубе многочисленными корзинами с устрицами, которых с нетерпением ждали рестораны Петербурга. Во время всего путешествия графиня Аппоньи много занималась с нами, детьми. Она была прелестной, красивой и умной женщиной; ее слегка косящие глаза придавали что-то неопределенное взгляду, и это только увеличивало привлекательность выражения лица. Графиня была дочерью графа Бенкендорфа и сочеталась браком с венгерским магнатом, который позже был назначен на должность австрийского посла в Лондоне[872]. Спустя много лет я познакомилась также с ее дочерью, графиней Боргезе[873]. Однажды она уступила просьбам нашего маленького круга и исполнила для нас русский романс «Соловей», очень модную в то время песню, входившую также в репертуар великой Патти. Какой прекрасной была эта картина, когда она села за пианино. Ее тонкие в кольцах пальцы летали над клавишами, лицо, обрамленное белокурыми волосами, светилось, а мелодичный голос проникал в душу слушателям. С того дня у меня возникла большая любовь к музыке, занятиям которой я посвятила в дальнейшем так много времени. Морское путешествие приближалось к концу, и на следующий день мы уже должны были прибыть в Кронштадт. Правда, когда на утро следующего дня я проснулась, то сразу заметила, что пароход больше не движется, и вскоре узнала, что входу парохода в гавань препятствуют опасные торосы. После нескольких напрасных попыток найти проход капитан был вынужден принять решение повернуть пароход и пришвартоваться в порту города Ревель. В Ревеле графиня Аппоньи с нами рассталась, чтобы отправиться в карете в замок своего отца, а мы между тем погуляли по улицам и окрестностям города. Вечером мы снова вернулись на пароход, и так как лед за это время уплыл, то наконец благополучно добрались до Кронштадта. В порту нас ждали два брата матери[874], которые из-за нашего долгого отсутствия уже стали сильно беспокоиться. В их сопровождении мы поднялись на маленький пароход и отправились вверх по Неве, навстречу столице. Стоя на палубе, я смотрела на позолоченные купола постепенно приближающихся церквей и дворцов Петербурга и была в полном восторге от того, что теперь наконец тот город, о котором я так много слышала, могу увидеть собственными глазами. Сразу по прибытии нас окружила масса родственников и знакомых, которые принялись нас обнимать, целовать и, восхищаясь нашим парижским произношением, попросили спеть для них короткие французские песенки.

Глубокое уважение мне сразу же внушила Татьяна Потемкина, сестра моей бабушки. Она была очень дружна с Императором Александром I и Императором Николаем I и пользовалась своим влиянием, чтобы исправлять несправедливости и недостатки. Кроме всего прочего, она вступилась перед Царем за нескольких крестьян, некогда живших в ее имении, но из-за бунта высланных в Сибирь. Настойчивость просьб Татьяны Потемкиной произвела такое впечатление на Государя, что он действительно согласился помиловать крестьян. По возвращении из Сибири помилованные крестьяне, прежде чем отправиться на родину, захотели сначала поблагодарить свою благодетельницу и, прибыв в небольших санях, остановились перед домом моей двоюродной бабушки. По воле случая, именно в этот момент Император покинул Зимний дворец; множество бедных повозок на улице привлекло его внимание, и когда он узнал, о чем идет речь, то немедленно отправился в дом Потемкиной, где и нашел ее, плачущую от счастья, в центре стоящей на коленях крестьянской толпы. До глубины души тронутый этой сценой, Царь ей сказал: «Отныне я всегда буду делать все, о чем Вы меня попросите». Двоюродная бабушка была также председательницей Комитета попечения о тюрьмах, основанного Александром Первым, и занимала эту должность тридцать лет до тех пор, пока ей не пришлось покинуть пост по состоянию здоровья. И словно продолжая семейную традицию, по желанию Александра III, я сама в