1884 году заняла этот же пост. В Петербурге мы жили в доме моей бабушки Гoлицыной, дочери маршала князя Прозоровского и вдовы князя Голицына, внука известного князя Потемкина. Она была дамой крупного телосложения, аристократкой, независимой в своих взглядах и известной живыми, остроумными высказываниям по любому поводу.

После приезда отца начались приготовления к большому путешествию через Россию, целью которого было добраться до дедушки. Сколько трудностей, бесконечного терпения, времени и денег требовалось тогда, чтобы предпринять такую поездку, которая сегодня по железной дороге занимает всего тридцать шесть часов! Мы разместились на двух каретах, в первой сидели родители, в то время как во второй должны были разместиться дети, наша русская бонна и горничная матери; на специальных сиденьях снаружи кареты ехали также камердинеры. Так что не приходится удивляться, что для этой поездки понадобилась сила десяти лошадей. В палящую жару мы по бесконечным улицам тронулись по направлению к Москве, причем на каждой почтовой станции приходилось менять упряжки и ночевать в встречавшихся по пути городах. Когда наконец кареты в Москве остановились перед домом Куракиных, все были полностью обессилены. Собственно говоря, этот дом был домом инвалидов, когда-то основанным Борисом Куракиным в память о его чудесном спасении в битве под Полтавой[875] и в котором с тех пор проживали главы семейств Куракиных[876]. После Москвы мы опять ехали по ведущим то вверх, то вниз ужасным дорогам, по примитивным мостам, потом по равнинам, и снова все сначала; казалось, что прошла вечность, прежде чем мы достигли пункта назначения. В конце концов мы благополучно прибыли в Куракино, где нас сразу же приняла большая толпа слуг. Через длинную анфиладу комнат нас провели в салон дедушки, который со слезами на глазах, преклонив колени, вознес благодарственную молитву за наш благополучный приезд.

За плечами дедушки лежала неудавшаяся жизнь. Будучи последним носителем известной знатной фамилии и единственным наследником огромного состояния, умный и образованный, он мог бы достичь необычайных высот, если бы прочному успеху не препятствовали его тщеславие и эгоизм. Уже в молодые годы он сопровождал в Париж своего отца, который был направлен туда с особой миссией — представлять Российское государство на свадьбе Наполеона с Марией-Луизой. В двадцать три года дедушка сочетался браком с прелестной княгиней Елизаветой Голицыной, правнучкой последнего независимого Царя Грузии[877]. Однако скоро он изменил супруге и тем самым очень глубоко ее ранил. Под влиянием отца-иезуита молодая княгиня все больше склонялась к католической религии и искала в ней утешения, но ее измученные нервы не могли больше противостоять потрясению и в двадцать шесть лет она впала в религиозное безумие. Это событие навсегда омрачило жизнь князя, который достаточно ясно осознавал свою вину в несчастном конце супруги. Таким образом, дедушка постепенно стал превращаться в нелюдимого чудака, что так отчетливо выражалось в обычаях, которые можно было наблюдать в Куракине. Мы поселились не в большом доме, а в доме неподалеку, в нескольких шагах от другого здания, где расположились мой дядя, князь Александр Куракин, и его молодая жена. Только наше прибытие заставило старого князя впервые за восемь лет принять дядю у себя; обычно же в дом дедушки никто не допускался. Необычный этикет этого места требовал, чтобы с утра посылали осведомиться о здоровье князя. До возвращения посланного никто не имел права покинуть дом, в противном случае это могло быть расценено как неуважительное отсутствие интереса к самочувствию старого господина. Во время нашего пребывания в Куракине было принято обедать в большом доме; по такому случаю отец надевал черный фрак, дядя — мундир, мать — свои самые элегантные туалеты. Хотя дома разделяло всего лишь сто шагов, мы всегда ожидали пару четверкой запряженных лошадей, которые должны были отвезти нас от нашего дома к дому дедушки. За полчаса до обеда раздавался первый пушечный выстрел; второй же давал знать местным жителям, что, если им хочется, они могут сказать: «Le roi boit!» После обеда мы чаще всего отправлялись в экипажах на длительную прогулку по прекрасным лесам и паркам Куракина. В поместье имелся большой пруд с украшенными флагами лодками и венецианскими гондолами, при которых состоял всегда наготове собственный корпус гребцов в форменной одежде морского флота. Посередине парка возвышался причудливо оформленный «храм философии», по непонятным причинам окруженный двенадцатью пушками. Именно из этих пушек производились выстрелы в качестве приглашения к обеду, а также праздничные салюты в дни рождения членов семьи: двенадцать выстрелов в честь молодого поколения, двадцать четыре для родителей и тридцать шесть для самого князя. Дедушка был отличным музыкантом и держал собственный оркестр, который считался очень хорошим. Общество дедушки состояло преимущественно из управляющих, секретарей, чтиц и чтецов, а также временной фаворитки; эти люди образовывали нечто вроде придворной свиты князя, в которой все постоянно ссорились и интриговали. Его «придворные», в основном низкого происхождения и незначительного образования, изображали глубочайшую преданность и уважение к князю, но за его спиной сплетничали и всячески злоупотребляли его доверием. Кроме музыкантов в Куракине имелись также художники и актеры, потому что там имелся театр, который регулярно давал представления. Труппа, полностью состоявшая из крепостных, служивших различным прихотям князя, насчитывала восемьдесят человек. В последние годы жизни дедушка часто ездил на Кавказ в Пятигорск, чтобы принимать там ванны. В таких поездках посторонний наблюдатель мог принять его за влиятельную персону, потому что он путешествовал в сопровождении целого каравана. Собственная кухня с поварами и запасами продовольствия возглавляла поезд; затем следовали кареты с предметами гардероба, посудой, бельем и даже с походной кроватью, с которой князь никогда не расставался, — это был личный подарок Наполеона[878]. Сиятельного путешественника сопровождала небольшая армия слуг, которая размещалась в нескольких каретах.

II

Снова в Париже. — Накануне революции. — «Ура, завтра будет революция!» — Столкновения. — Архиепископ Парижа ранен. — Следы революции в уличных сценках. — Вторжение России в Венгрию. — Знакомство моего отца с Александром Дюма. — Оккультные сеансы у княгини Трубецкой. — Повторная поездка в Россию. — Тревога по поводу угрозы государственного переворота во Франции. — Луи Наполеон I или Наполеон III? — Образ мыслей Николая I. — Переезд в Петербург

Наш обратный путь в Париж пролегал через Петербург, Кронштадт, Любек, Гамбург, Амстердам и Антверпен; в то время такой маршрут считался самым коротким и удобным. Сегодня я могу только восхищаться мужеством матери, которая одна с четырьмя маленькими детьми предприняла такую поездку, потому что отец возвратился в Париж раньше, как только закончился его отпуск. Мы ехали в сопровождении молодого преподавателя[879], который должен был обучить