правительство, которое в дальнейшем при каждом случае стало противиться русской политике на Востоке и относиться к России враждебно. Тогда мы, конечно, еще не могли предвидеть, какие тяжелые последствия будет иметь это вторжение, и гордились тем, что Россия решительно вмешалась в ход западноевропейских событий.

Лето 1849 года мы провели в прелестном имении Villeneuve-l’Etang на Марне. Я никогда более не видела таких прекрасных деревьев и богатой растительности, царившей в парке этого замка; там росли и большие тюльпаны, и магнолии, и великолепные старые ореховые деревья. Скала посередине большого пруда была покрыта красными цветущими цветами и кустарником, вдоль пруда пролегала обрамленная цветущими растениями тропинка, и повсюду росли земляника и грибы. В то лето самое большое удовольствие нам доставило участие в праздниках, проходивших в окрестностях Парижа, самый веселый из которых состоялся в Сен-Клу. В этом местечке расположился целый ряд маленьких лавочек, в которых продавались игрушки, ячменный сахар и другие сладости. Повара в белых фартуках и шляпах под открытым небом готовили аппетитно выглядевшие блюда, стремясь привлечь внимание публики громкими криками и звоном колокольчиков. В те дни такие развлечения еще значили для меня много больше, чем интересное литературное знакомство, которое тем временем завязал мой отец. Он посетил известного Александра Дюма в его замке Монте-Кристо в Сен-Клу, а также встретился с господином и госпожой Ламартин. Он начал всерьез интересоваться оккультизмом, который тогда был в нашем кругу в большой моде, поэтому теперь часто возникали разговоры о медиумах, таких, например, как Алексис Дидье; моя мать явно неохотно слушала разговоры на подобные темы и прилагала много усилий, чтобы отстранить детей от соприкосновения с оккультизмом. Мой отец также неоднократно присутствовал на сеансах у княгини Трубецкой[888]. Эта болезненная дама, довольно редко покидавшая свой шезлонг, рассматривала оккультизм в качестве приятного приключения и была в восторге от возможности найти наконец для вечерних часов интересное развлечение.

В следующем году мы предприняли вторую поездку в Россию, к которой нас вынудило печальное событие, непосредственно касающееся нашей семьи: мой дядя, князь Сергей Голицын, погиб на охоте в результате несчастного случая, и бабушка тяжело страдала от этой потери. Мать чувствовала безотлагательную потребность ее утешить, поэтому отец позволил нам тронуться в путь. На этот раз мы ехали через Дюнкерк, и поездка прошла без неприятных инцидентов. То лето мы провели у бабушки в Павловске, где вокруг нее собрались несколько других родственников. Великую радость нам доставило прибытие моей тети Марии Куракиной, приехавшей со своими тремя детьми, которые стали для нас замечательными друзьями в играх. Также мы ездили на острова близ Петербурга к Куракиным, которые там занимали прекрасный дом с большим садом. Однажды в Гостилицах мы навестили мою двоюродную бабушку по фамилии Потемкина; это было великолепное имение, в котором мой двоюродный дедушка построил роскошный и вместе с тем оборудованный со всевозможными удобствами, современный для тех времен дворец[889]. Сама императорская чета неоднократно останавливалась в этом поместье, и в Гостилицы часто приезжали также иностранные князья.

Этим летом мой дедушка, как обычно, предпринял поездку на Кавказ, поэтому мы не поехали в Куракино. На обратном пути, после процедур с ваннами, старый князь внезапно умер, но в это время мы уже вновь были на пути в Париж. Хотя дедушка и оставил после себя огромное состояние, однако условия вступления в наследство были так сложны, что прошло еще несколько лет, прежде чем дело о наследстве было завершено.

Следующее лето мы снова провели в Villeneuve I’Etang, где на этот раз нас часто навещали соседи. Кузины моей матери, княгиня Кутузова[890] и графиня Брасье де Сен-Симон, часто были нашими гостями и много музицировали. Также в нашем кругу иногда появлялась княгиня Дондукова, супруга русского министра иностранных дел[891]; однажды меня попросили сыграть ей на пианино, и она была очень удивлена, что такая маленькая девочка так выразительно играет. В то время одним из самых больших удовольствий для меня было — ездить верхом вместе с братьями. В течение следующего лета, которое мы проводили в Сен-Жермен, мы часто ездили верхом до самого Сhâteau Du Val, чтобы навестить княгиню де Пуа, или ездили верхом в Poiny[892], где, как правило, нам необходимо было выполнить различные поручения относительно покупок. Между тем мы часто ставили спектакли, мое любимое занятие, которое доставляло мне тогда огромную радость.

Тем временем становилось все понятнее, что президент республики, принц Луи Наполеон, стремится к императорскому титулу, и это было основанием для некоторого беспокойства в области внешней политики. Моих родителей часто приглашали к Луи Наполеону, и там же они познакомились с графиней Монтихо, а также с ее дочерью, будущей Императрицей Евгенией. Временный поверенный в делах России в Париже господин Киселев был отозван в Россию для доклада министру Нессельроде. В его отсутствие мой отец исполнял обязанности посла и делал все, что было в его власти, чтобы угодить президенту Наполеону. В дипломатических кругах много дискутировали о том, будет ли новый властитель называть себя Луи Наполеоном I или, как наследник корсиканца и герцога Рейхштадтского[893], Наполеоном III. В то время австрийский посол барон Хюбнер объявил, что его правительство не признает Наполеона III, но последующие события показали, что австрийская политика очень ловко умела приспосабливаться к обстоятельствам и жертвовать принципами ради выгоды. Иначе дела обстояли в России, где Император Николай чувствовал себя живым олицетворением абсолютистского принципа. Он только что спас Австрию от крушения и теперь полагал, что, будучи монархом милостью Божьей, сможет повсюду осуществлять свою волю и вообще не обязан обращать никакого внимания на сопротивление. Ему, честному и прямому солдату, дипломатия казалась совсем бесполезной, так как она лишь стремилась искусно затемнить ясное положение дел. По моему представлению, такая точка зрения Царя объясняет все те тяжелые ошибки, которые привели к началу губительной Крымской войны. Напрасно старался граф Нессельроде избежать осложнений и сохранить статус-кво; Император прямо и категорически объявил, что считает себя защитником всех христиан. Это высказывание привело его к конфликту с папским престолом, а также с Австрией и с Турцией. После того, как 2 декабря удался государственный переворот и была восстановлена империя во Франции, возник вопрос, до какой степени европейские суверены должны признавать нового, равного по положению, властителя. Император Австрии[894] был первым, кто отличил Наполеона обращением «брат», от чего категорически отказался Царь Николай, согласившись рассматривать французского Императора только в качестве «друга». Это обстоятельство в конце концов привело к тому, что Россия накануне большой войны потеряла Францию