– Как? – удивился Эйзенхардт. – Разве он не важнейший из апостолов? Ведь от него же исходят все эти апостольские послания, разве нет?

Гутьер посмотрел на него так, будто тот сказал какую-то вопиющую глупость.

– Да. Странно, не правда ли? Но на самом деле Павла изначально звали Савлом, и он был фанатичным гонителем Христа, пока не был обращен в Дамаске.

* * *

Своего рода тихое торжество наполнило Кауна, когда он увидел худого человека в сутане священника. Тот стоял в пыли между мобильных домиков. Посланник Ватикана. Магомет пошёл к горе, и это закончилось неудачей. Теперь гора пришла к Магомету.

Он некоторое время рассматривал внушительный герб Ватикана, который красовался на визитной карточке рядом с именем – Луиджи Баттисто Скарфаро, член Конгрегации вероучения. Действительно впечатляет. Много бы он отдал за то, чтобы иметь такой герб на собственной визитной карточке.

– Чему я обязан честью, эм-м… Как мне, собственно, к вам обращаться? – спросил Каун.

– Я священник, – ответил посетитель на удивительно чистом, лишённом акцента английском. – Вы можете называть меня патер. Патер Скарфаро.

– Ну, хорошо, патер – чем могу служить?

Он старался подольше продержать разговор в области неопределённости, чтобы собраться с силами и мыслями. Эта встреча пришлась на весьма неблагоприятный момент, поскольку в последние часы он растерял всю свою уверенность в том, что непременно сможет найти камеру и видео.

Хуже! Всё кончено. Ничего нельзя сделать. Этот сопливый мальчишка всё погубил. Сперва он похитил важнейшую находку – и что он только себе думал, действуя на свой страх и риск? Неужто ему никто не внушил, что это значит – быть взрослым? Затем из-за него погибло это письмо. Понятно, почему он теперь прячется. Но надолго его не хватит. Сидит, наверное, где-нибудь в норке и дрожит, пока до него медленно начинает доходить, какую кашу он заварил: теперь до конца жизни ему не выпутаться из судов. Он, Джон Каун, натравит на него целую свору адвокатов и выставит ему такую сумму возмещения ущерба, что у того в глазах потемнеет. Свора его адвокатов, среди которых были одни из лучших, ехиднейших, агрессивнейших адвокатов мира – люди, которые стали адвокатами только потому, что иначе никак не могли дать выход своей страсти к массовым расправам над слабоумными придурками, – эта свора будет преследовать его до конца его дней. О да, так или иначе, но Джон Каун одержит свою победу. Пусть маленькую, но победу. Как знать, может, из этого ещё можно будет сконструировать миф? Так сказать, Титаник археологии?

– Нам, – начал патер с жёстким, худым лицом и сделал незаметную маленькую паузу, достаточную для того, чтобы стало понятно, кого он подразумевает под этим местоимением: Папу, весь Ватикан, может, даже самого Господа Бога, – стало известно, что вы обнаружили некий чрезвычайный артефакт из времён Иисуса Христа…

Каун кивнул:

– Это верно.

– Мне было велено лично явиться и участвовать в этом деле. Могу я увидеть находку?

Оп-па. Прорезался аппетит?

– Хм-м. Честно признаться, патер, я пока не вполне уверен, тот ли вы на самом деле, за кого себя выдаёте. Здесь указано, что вы член Конгрегации вероучения. Звучит солидно. Но будем откровенны, ведь вы можете оказаться и журналистом, представляющим интересы наших конкурентов. Сутану можно купить, визитные карточки может напечатать каждый. Хотя бы и с гербом Ватикана.

Священник осторожно кивнул. Он стоял, склонившись в лёгком поклоне и казался почти бледным, но Каун не мог отделаться от чувства, что тот лишь притворяется, что под маской покорности и мягкого послушания притаилась стальная змея.

– Мистер Каун, – сказал священник тихим, мягким голосом. – В вашем положении вам приходится чаще и глубже, чем обыкновенному человеку, заглядывать за кулисы мировой политики. Я не открою вам ничего нового, если скажу, что Святой престол располагает такой информационной службой, которой могут позавидовать все государства мира. Я здесь потому, что до нас дошла информация, согласно которой вы сейчас занимаетесь поиском видеозаписи Иисуса Христа, которую сделал путешественник во времени и спрятал в неизвестном месте.

Кауну пришлось приложить усилия, чтобы не раскрыть карты. Откуда, ради всего святого, об этом мог узнать хоть кто-нибудь в мире? Кто-то из его людей, наверное, проболтался. Это дело так нельзя будет оставлять.

С другой стороны – если они и без его усилий теперь убеждены в находке, ему это только на руку.

– Я должен признать, что вы хорошо осведомлены.

– Вы её уже нашли?

– Я рассчитываю, что она будет у нас в течение этой недели.

Прозвучало это хорошо, Каун остался доволен собой. Он излучал спокойную уверенность, а другой мог понять это и так, что им уже известно, где спрятана камера.

– Что вы намерены сделать с видеозаписью, когда она будет у вас в руках?

– Я намерен сделать с ней то, чего акционеры моей компании вправе ожидать от меня: извлечь из неё максимальную прибыль.

Тень пробежала по лицу Скарфаро.

– Мог бы я переубедить вас передать видеозапись и камеру Церкви?

– Не знаю, насколько сильно ваше искусство переубеждения.

– Камера принадлежит не вам, мистер Каун, – сказал посол из Ватикана. – Даже если вы её найдёте, она предназначалась не вам. Да и зачем она вам нужна, если не считать её использования в интересах чистой сенсации? В лучшем случае вы станете обладателем видеозаписи, на которой некий человек говорит по-арамейски, и вы даже не будете знать, то ли это Нагорная проповедь, то ли призыв к восстанию против оккупантов. Допустим, эта видеозапись существует, и допустим, вы её нашли, всё равно она естественным образом находится в компетенции Святой Церкви. Мы – организация, учреждённая самим Иисусом для того, чтобы проповедовать Его слово. Никто, кроме нас, не компетентен проверять видеозапись на предмет подлинности и распоряжаться её корректным использованием.

Каун едва мог поверить в происходящее. Этот человек был убеждён в существовании камеры, и он хотел ею обладать. Если он имеет хоть малейшее влияние в Ватикане, то это не что иное, как начало переговоров, которые могут быть намного интереснее, чем поиск самой камеры.

Беречь нервы! Теперь надо беречь нервы.

Улыбка, наполовину лукавая, наполовину неодобрительная:

– Как вы мило, однако, выразились, патер: «В интересах чистой сенсации». Действительно, очень мило. Но я полагаю, вам так же хорошо известно, как и мне, о чём здесь идёт речь на самом деле. Мы говорим о сенсации, как таковой. В молодости я был знаком с одним человеком, который в середине семидесятых годов предлагал распавшейся группе «Битлз» пятьсот миллионов долларов за их один единственный концерт, который он хотел транслировать на весь мир. Пятьсот миллионов – и он сделал бы бизнес-бомбу. Я уверен, что времена, когда «Битлз» были популярнее Иисуса Христа, давно миновали, – вздох, из самой глубины его сердца. – Но, с другой стороны, я не могу не принять и ваши аргументы. Да, это видео должно оказаться в руках церкви. Однако я вынужден настаивать на том, чтобы, с учётом уже предпринятых, далеко не малых усилий, я получил при этом хотя бы небольшое, почти символическое возмещение расходов.