Но если Фридрих Карл сумел убедить встревоженных командующих в своей способности владеть ситуацией, то д’Орелю де Паладину в Орлеане приходилось весьма туго. Разногласия, столь сильно осложнявшие отношения между д’Орелем де Паладином и Фрейсине до Кульмье, с новой силой возобновился после сражения. Для Фрейсине и Гамбетты бой при Кульмье был лишь первым шагом к Парижу. Они поставили в известность Трошю о победе через почтового голубя и убедили его начать прорыв для соединения с ними – оба верили, что необходимость наступления на столицу сейчас куда важнее, чем когда-либо, в противном случае вся операция просто рухнет. Д’Орель де Паладин, напротив, полагал, что подтягивание сил Фридрихом Карлом автоматически ставит крест на любом наступлении. Все, что он мог теперь предпринять, подчеркивал д’Орель, – это усиливать оборону Орлеана и ждать атаки – разумная стратегия, которой, как и предполагал Мольтке, д’Орель и будет придерживаться. Вопрос обсуждался на военном совете в Орлеане 12 ноября. В тот момент для обеих сторон еще оставалась возможность договориться, поскольку даже Фрейсине не мог отрицать необходимость превратить Орлеан в мощный опорный пункт и там собрать достаточно крупные силы для предстоящего наступления. Фрейсине же довольствовался тем, что отвел Орлеану роль базы для проведения набегов на немцев силами сформированных в этом городе сильных рейдовых групп для периодических атак немцев. Гамбетта издал свой нашумевший приказ армии, не оставлявший сомнений относительно отводимой ей роли. «Вы сегодня на пути в Париж, – писал он. – Никогда не забывайте о том, что Париж ждет нас и что честь обязывает нас вырвать его из лап варваров, угрожающих сжечь и разграбить его». Поэтому д’Орелю де Паладину было дозволено остаться в Орлеане, а делегация тем временем по крохам наскребала еще одну свою армию для подготовки к предстоящему наступлению.

Силы д’Ореля де Паладина состояли (на бумаге) из шести корпусов численностью свыше 200 000 человек. 15-й корпус (теперь под командованием Пальера) и 16-й корпус Шанзи располагались в центре у Орлеана, справа и слева от дороги на Париж соответственно, с флангов и с фронта их прикрывали «вольные стрелки». Слева в Шатодёне находился 17-й корпус де Сони, а генерал Фьерек – в Ле-Мане со своим непонятным 21-м корпусом. Справа, в Жьене, стоял 18-й корпус, временно без командующего, обязанности которого исполнял начальник штаба корпуса полковник Бийо, но вскоре его должен был принять Бурбаки, и, наконец, 15 ноября Фрейсине вызвал к себе генерала Круза, командующего силами, противостоящими немцам в долине Соны, и приказал ему доставить поездом лучшие из его частей на Луару, расположиться там на передовой в качестве 20-го корпуса между Бийо (18-й корпус) и Пальером (15-й корпус). Общая численность впечатляла, но на практике лишь 15-й и, вероятно, 16-й корпуса представляли собой в полном смысле слова боевые формирования. 21-й корпус был неспособен выступить из Ле-Мана, 17-й корпус почти распался, когда де Сони спешно перебрасывал его из Шатодёна до леса Форе-де-Маршнуар, в то время как 20-й корпус, офицерский состав которого состоял из отслуживших свой срок отставников, которым присвоили звания, но они им явно не соответствовали, имел на вооружении только набранное вразнобой откуда только можно огнестрельное оружие, подобрать боеприпасы к которому крайне трудно. Лишь бесстрашие и боевой дух превращали упомянутые формирования в нечто более организованное, чем отправляемое на скотобойню стадо баранов, но всерьез полагаться на них не приходилось.

Фрейсине и д’Орель де Паладин по-разному оценивали эти наспех собранные силы. Фрейсине делал упор на численность, которую, скорее всего, склонен был завышать.

Что же касалось д’Ореля, тот, сознавая их слабую боеспособность (но которую, вероятнее всего, он все-таки недооценивал), лишь укреплялся в нежелании покидать Орлеан. Эти солдаты послужили бы отличной мишенью для Фридриха Карла, и д’Орель де Паладин не был готов рискнуть ими, бросив их даже в предлагаемые Фрейсине локальные наступательные операции. Когда д’Орель неделю просидел сложа руки, Фрейсине 19 ноября написал ему, убеждая его атаковать. Ведь в его распоряжении, подчеркивал Фрейсине, 250 000 человек. «Не можем же мы вечно торчать в этом Орлеане, – настаивал он, – Париж изнемогает от голода и требует нашего вмешательства». Это письмо положило начало обмену посланиями, которые продемонстрировали, насколько глубока была пропасть непонимания, разделявшая гражданское правительство и главнокомандующего его вооруженными силами. Д’Орель де Паладин ответил, что оценка Фрейсине численности войск неверна до абсурдности: «Опасно доверяться иллюзиям, исходя из численности сил на бумаге, а не истинной». Мощь немецких войск и затяжное ненастье исключало возможность любой наступательной операции, кроме того, нечего было и пытаться планировать операции без сотрудничества с Трошю. Фрейсине представил достаточно обоснованный ответ, утверждая, что, мол, подобное сотрудничество невозможно, а что касается численности противника и ненастья, вряд ли и то и другое в один присест изменятся в лучшую сторону до того, как голод вынудит Париж к сдаче. Д’Орель де Паладин, не приведя контраргументов, решил занять позицию, преисполненную достоинства ложной многозначительности. «Вы рекомендуете мне продумать план парижской операции, считая именно ее моей главнейшей задачей, – писал он 23 ноября. – Решение этой задачи вызывает у меня ничуть не меньшую озабоченность. Но для ее решения необходимо сотрудничество и единство мнений правительства и армии, представленных их лидерами, которым Вы оказали доверие».

Фрейсине решил взять дело в свои руки, но это скорее диктовалось опасениями за участь самого Тура, нежели стремлением освободить Париж. Наступление группировки великого герцога Мекленбургского угрожало Туру, и силы на французском левом крыле не были в состоянии противостоять ему. Единственной возможностью вынудить немцев ослабить натиск могло стать нанесение мощного удара на другом участке их фронта. Фрейсине уже решил, что прорыв из Орлеана, когда он последует, должен осуществляться в северо-восточном направлении на Фонтенбло для соединения с силами Трошю на верхней Сене, таким образом, было бы разумно проводить это наступление силами правого фланга французов, а целью его должно стать не просто ослабление натиска противника слева, а с овладением Питивье создать трамплин для прыжка на Париж. По этим причинам Фрейсине 22 ноября направил д’Орелю де Паладину недвусмысленное указание отдать приказы командующим корпусами своего правого крыла на проведение наступления.

Д’Орель отреагировал на это со скрупулезной корректностью. Он отдал приказы и представил яростный протест в Тур. Тон послания Фрейсине говорил о том, что он окончательно потерял терпение в отношении д’Ореля де Паладина. «Если Вы сможете представить мне лучший план или даже если Вы представите мне вообще какой-нибудь план, я смог бы составить о нем мнение и отменить свои приказы, – писал он. – Но за те 12 дней, что Вы пробыли в Орлеане, Вы его мне не представили, несмотря на многократные просьбы М. Гамбетты и меня получить от вас любой план». В своем раздражении Фрейсине, как он впоследствии признался, и решил выступить в роли деятельного главнокомандующего вооруженными силами Франции, то есть взять бразды правления войсками в свои руки.

24 ноября управляемая издалека (из Тура) операция началась, и на первом этапе неудачно. В ходе сражений первого дня немцы перехватили письма от Гамбетты и армейские приказы, что позволило Фридриху Карлу узнать о перебросках сил французов. Переброска трех французских корпусов через лес осуществлялась медленно, отличалась почти полным отсутствием связи, однако дело обходилось без крупных неприятностей до 28 ноября, когда они натолкнулись на главные позиции немцев: в городке Бон-ла-Роланд и других близлежащих деревнях, удерживаемых частями ганноверского 10-го корпуса генерала Фойгтс-Ретца. У этих позиций по приказу Фрейсине соединились силы 18-го и 20-го корпусов, составив группировку численностью около 50 000 человек. У ганноверцев для удержания позиций имелись в распоряжении лишь две бригады, то есть всего около 9000 человек, и они были внезапно атакованы целым французским корпусом. Но это были опытные, побывавшие в боях войска, хорошо вооруженные и располагавшие энергичными командирами, имели в составе первоклассных стрелков и большое количество боеприпасов. Они располагались под надежной защитой стен сельских домов, в то время как французы действовали, как говорится, в чистом поле – на открытой равнине. Гарнизон Бон-ла-Роланда был защищен прочной и удобно расположенной городской стеной, по другую сторону которой немцы установили платформы для стрелков, обеспечивавшие ведение максимально эффективного огня. Круза колебался обрушить на них огонь всей своей артиллерии, которая хотя и могла бы сломить их сопротивление, но нанесла бы серьезный ущерб постройкам. Он предпочел доверить штурм массе своей пехоты, которую весь день бросал в атаки, с нетерпением дожидаясь подхода сил 18-го корпуса справа. А 18-й корпус был остановлен у деревень на дороге на Шатонёф и смог соединиться с 20-м корпусом, лишь когда тот проводил свою последнюю атаку, возглавляемую лично Круза уже в сумерках и от которой было больше хаоса, чем пользы. К тому времени немцы уже получили подкрепление. Был момент, незадолго до 14 часов, когда Фойгст-Ретц прилагал отчаянные усилия для удержания позиций, чуть было не отдал приказ отходить, и от этого его с великим трудом отговорили (Каприви). И так продолжалось вплоть до второй половины дня, когда Фридрих Карл все же убедился, что мощь атаки вполне оправдывает отправку им 3-го корпуса из Питивье на подмогу. Подтянувшийся ускоренным маршем авангард к 16 часам и его натиск на левом фланге французов, да еще в условиях наступления темноты, вынудили Круза прекратить атаки. Круза потерял в ходе их 1300 человек убитыми и ранеными, а еще 1800 угодили в немецкий плен, в то время как немцы потеряли намного меньше – около 900 человек.