Андре-Жана Фестюжьера к Гермесу Трисмегисту и герметическому своду явилось не просто знаменательным фактом, мало понятным академическим современникам, но и продолжением большой работы по поиску праиндоевропейского корня и растраченной идентичности народов Кавказской расы, работы, начатой еще Атуаном Фабром д’Оливе, Максом Мюллером, маркизом Жозефом Александром Сент-Ив д’Альвейдром, Паулем Дейссеном, – то есть всеми, кто, выходя за прежние мировоззренческие рамки, выстраивал парадигму новой филологии и философской истории идей.

До «Откровения Гермеса Трисмегиста» Фестюжьера по существу было принято считать, что религия откровения, будучи посланием абсолютного духа, возникала и проявлялась в качестве эгалитарных религий, среди которых христианство, ислам, буддизм и отчасти зороастризм. Исследования Андре-Жана Фестюжьера показали, что откровение возможно и на уровне тайных герметических групп, как бы и не составляющих никакого религиозного сообщества и представляющихся, скорее, элитарно-философскими школами с собственной системой посвящения. Такое откровение, по мысли доминиканского священника, становится частным, в отличие от всеобъемлющего откровения мировых религий. В целом, таковым и рассматривал свой исследуемый предмет Андре-Жан Фестюжьер. Здесь мы вступаем в область, где граничат между собой и затем проникаются друг другом частное откровение, на примере Гермеса Трисмегиста, и элитарное посвящение. И тогда, почему нельзя считать подобным частным откровением масонскую легенду о мастере Хираме, символически осуществляемую в ритуале 3-й степени франкмасонства всякого обряда? Выдающийся немецкий исследователь раннего христианства Адольф фон Гарнак полагал, что гностицизм – это «острейшая эллинизация христианства», тогда как Жиль Киспель противопоставил этому знаменитому определению следующее: «гностицизм есть христианизация греческой философии и восточного мистицизма на основе евангелия».

Признаем, что оба положения способны отразить объективную истину, если ее представить объемно и в развитии, выделив как абсолютно очевидные обе части, оба фланга, на которых происходило взаимодействие с новой религией всеобъемлющего откровения. И в этом контексте еще предстоит отметить роль герметических сообществ не только в соперничестве с христианством, но и в его последовательном формировании. Тем паче, что первое христианское огласительное училище под названием Дидаскалии возникло именно в Александрии на стыке брожения и кристаллизации всех этих доктрин, начиная от герметизма, неоплатонизма, христианского гностицизма и заканчивая иудейской гетеродоксией и эзотеризмом, если говорить о пребывавшей там секте ессеев-терапевтов. Андре-Жан Фестюжьер, сделав подробный анализ астрологии и оккультных знаний, пока нас только подвел к этому аспекту, который будет постепенно раскрываться во втором томе его «Откровения Гермеса Трисмегиста», что носит наименование «Космический бог». В нем отображена богатая богословская панорама поздней эллинистической античности: через нее красной нитью проходит герметизм, чтобы раствориться затем, вновь выйдя наружу в алхимических сообществах Средневековья, а затем, начиная с XVII-го столетия, во франкмасонском ордене. Что касается мусульманского Востока, то здесь герметические братства возродились в виде суфийских орденов и тарикатов в основном шиитского или исмаилитского толков. Если же говорить о пантеистическом мировоззрении герметизма, то, наряду с существовавшими на протяжении столетий аллегорическими трактатами по алхимии, оно возродилось не только в написании алхимических ритуалов трех степеней символического франкмасонства иезуитом Афанасием Кирхером, передавшего их английскому алхимику Элиасу Эш-молу, но и в произведениях эзотериков XIX-го и XX-го столетий, к примеру, Антуана Фабра д’Оливе, Жозефа Александра Сент-Ив д’Альвейдра, московского Сен-Жермена Владимира Шмакова и др. О мировоззрении Всеединства выдающегося русского философа Владимира Соловьева можно сказать следующее: на самом деле, оно представляет собой ту же самую канву герметического эллинистического пантеизма, наброшенную на иудео-христианскую основу.

Теперь мы можем подвести промежуточный итог. Во-первых, эзотерической частью архаической эллинской религии являлся пантеизм, принесенный предками древних греков из Северной Аркадии (страны медведей), соседствующей с Гипербореей, и обозначаемый символом бога Пана или Уробороса, змея, кусающего свой хвост. Во-вторых, герметизм, как философско-мистическое мировоззрение, будучи реликтом прежней архаической религии, предполагавшей элитарное посвящение, продолжал существовать под видом разных сообществ, ставших депозитариями оккультных знаний. Парадокс заключается в том, что самой религии не стало, но само религиозное мировоззрение, подразумевающее элитарное посвящение и изучение оккультных знаний, сохранилось в виде герметических сообществ и орденов, приняв оболочку эгалитарных мировых религий, в данном случае авра-амического корня. В-третьих, основываясь на данных, предоставляемых Андре-Жаном Фестюжьером и русским антиковедом Фаддеем Зелинским, герметизм как мировоззрение тайноведения и посвящения восходит к примордиальной северной традиции; и сам гностицизм, по сути, представляет собой побочную ветвь герметизма, возникшую при соприкосновении его с христианством, а позднее с исламом (когда речь идет о суфийском гнозисе). В-четвертых, очевиден факт того, что герметизм в качестве мировоззрения и эзотерической доктрины существовал практически непрерывно все столетия, начиная с начала нашей эры, время от времени обретая реинкарнации то в алхимии, то в платониках Эпохи Возрождения, то во французском оккультизме, то в философии русского космизма.

Египетский бог Тот-Гермес

С другой стороны, Андре-Жан Фестюжьер особо подчеркивал личностную укорененность в самой примордиальной традиции, которая превыше всех религиозных форм, ритуалов и отображающих себя символов. Эту укорененность он называл религиозным чувством, воплощающимся в конфессиональных феноменах, но их преодолевающим и находящимся вне их. Это чувство всеобъемлюще для тех, кому оно доступно, ему чуждо всякое лицемерие (ὑυπόκρισις), то есть благочестие, застывшее в маске. Именно в этом разлитом среди человечества религиозном чувстве, связывающем его с примордиальной традицией и нисходящем от Абсолюта, заключен пантеизм мировоззрения Андре-Жана Фестюжьера, а познание герметизма и Герметического Корпуса является одним из путей взыскания и исследования данного чувства: вот почему доминиканский священник отмечал внеконфессиональность и адогматичность герметических произведений. Это чувство он узнавал не только у святых Терезы Авильской и Франциска Сальского, но и в сочинениях протестантских мистиков: Якоба Беме, Абрахама фон Франкенберга и Христиана Кнорра фон Розенрота; а одинаково в писаниях иудейских эзотериков-каббалистов, суфийских мистиков, индийских мастеров Веданты, герметических философов и франкмасонских символистов, развивавших троичную мистерию бытия и отражения ноумена в феномене. Впрочем, вот его слова о том, на что мы здесь обратили внимание:

«Религия в самом общем виде может быть определена как вера в «четвертое» измерение, которое уносит нас прочь от материального мира, где все подвержено изменениям, господствует хаос, где мы зачастую одиноки и несчастливы; в этом измерении находится нечто, некое Абсолютное Существо, пребывающее здесь во всем своем совершенстве и великолепии. Чувствовать, что мы связаны с этим Существом и зависим от Него, стремиться найти Его, алкать и жаждать Его – это и есть религиозное чувство.

Религиозный человек – тот, кто видит вещи бренного мира и в то же время не видит их, ибо он созерцает иные вещи, лежащие за пределами чувств, вещи более реальные, находящиеся в большей гармонии с его сердцем; лишь эти вещи ему ведомы, только они напоминают ему о подлинной родине, о его исконном доме, тогда