Поздняя осень просто восхитительна, а этот маленький городок с наполовину деревянными домами обладает каким-то особым очарованием. Осень придает ему дивную атмосферу, которую я всегда вспоминаю с ностальгией. Начинаются утренние заморозки, покрывающие лужайки легким инеем. Каждое утро солнце медленно пробивается сквозь туман и рассеивает его. Капли росы блестят жемчужинами на последних цветах в парках и садах. С плюща, который обвивает все эти чудесные дома и «Немецкий дом», отдаленно напоминающий монастырь, один за другим, плавно опадают листья, расстилая на земле золотистый ковер.

Наши обеды и ужины в компании друзей, таких же бельгийских беженцев, всегда проходят весело и оживленно в симпатичных городских ресторанчиках. Иногда, когда мы чувствуем себя побогаче, обедаем в Ratskeller, винном погребке, одном из тех замечательных ресторанчиков, что обычно расположены в подвалах здания ратуши. Мы получаем талоны на питание, однако всегда есть блюда, за которые талоны не требуют, и шеф-повара, привыкшие угождать всем, кто способен по достоинству оценить качество этих блюд. Более того, в ресторане на Гохенштрассе работает официант-датчанин, который зачастую подает нам мясные блюда, не забирая талонов.

Вместе с последними лучами солнца, золотящими красные и желтые листья и опрятно окрашенные фасады, на город ложится туман. Солнце постепенно растворяется в тумане, пока совсем не исчезает. Постепенно загораются под своими колпаками уличные фонари, высвечивая причудливый узор на кованых железных решетках. Все здесь способствует тому, чтобы сохранить атмосферу старины и уюта города.

Вечерние прогулки чередуются с массажем в госпитале. Часто звучит сирена воздушной тревоги, но бомбежек нет. Однако после моего отъезда город разбомбят. Уцелеет лишь одна улица, Кесслерштрассе, которую я увижу снова в 1981 году.

Несмотря на настойчивые увещевания наших хозяев, мы с Раймоном упорно отказываемся спускаться в подвал во время воздушных тревог ночью. Нам слышно, как осколки зенитных снарядов падают на черепичные крыши, а потом скатываются до водосточного желоба, поскольку наша комната под самой крышей. Несомненно, я не рассказывал бы вам обо всем этом сейчас, не покинь я Хильдесхайм до той роковой бомбардировки.

Как-то утром, около 11:00, звучат сирены тревоги, и я замечаю, что людей направляет к убежищам большее, чем обычно, число дежурных. Поскольку я не хочу идти туда, двигаюсь по дороге из города в сторону горы Мортицберг, господствующей над городом. Здесь находится батарея зенитных установок, и я усаживаюсь на траву неподалеку от нее. Может, я выбрал не самое лучшее место? Погода, как всегда, прекрасная, с ясным, прозрачным голубым небом. Мои глаза адаптируются к расстоянию, и наконец я различаю очень высоко в воздухе сначала несколько, затем десятки и десятки самолетов – мелких точек, поблескивающих на солнце. Однако в небе сверкают и другие объекты, которые медленно снижаются. Когда они спускаются достаточно низко, я вижу, что это тысячи длинных лент алюминиевой фольги, предназначенных для создания помех радарам. Немного погодя в моем поле зрения самолеты увеличиваются в размерах, и зенитки открывают огонь, оглушая меня.

Затем со звуком несущегося на полной скорости локомотива падает первая бомба, потом следуют взрывы, облака дыма, перемешанного с пылью, которые поднимаются над городом левее меня, позади и вокруг железнодорожной станции. Сигнал тревоги звучит недолго, и бомбежка прекращается. Большая часть самолетов продолжает свой полет, и только пара десятков из них, как мне кажется, атаковала город и сбросила бомбы. Я вижу, как два самолета, сбитые зенитчиками, падают и разбиваются где-то в отдалении, а еще два, тоже подбитые, уходят на бреющем полете. Когда я возвращаюсь в город, чувствую запах пороховой гари и удушливый смрад пожаров, а все вокруг засыпано мелким пеплом. Это единственное происшествие, которое потревожило очаровательный городок за время моего пребывания в нем. Но со мной все было в порядке.

3 ноября мы покинули Хильдесхайм с легкой грустью, которая обычно овладевает нами при расставании. Еще одни приятные воспоминания вдобавок к остальным. Моментальный снимок для всех тайных закоулков моей памяти!

В результате 3 ноября 1944 года мы возвратились в нашу часть в Альфельде, в Ганновере[92], где размещаются запасные подразделения. Ersatzkompanie, запасная рота, – это подразделение, которое принимает, помимо всех прочих, возвращающихся из госпиталей и отправляет их в соответствующие части или задерживает на время, пока они не станут годными для Dienstfähig (DF), для фронта и строевой службы, или для Kampffähig (KF), боевой службы. К своей огромной радости, я встречаю здесь нескольких ветеранов, в основном из унтер-офицерского состава, и у нас сколачивается сплоченная группа, собирающаяся каждую свободную минуту. У нас мало служебных обязанностей, всего несколько часов теоретических занятий в день, которые мы посещаем поочередно с вновь прибывшими рекрутами, потому что новобранцы тоже сперва проходят через Ersatz, запасную роту. Занятия проводятся в здании Красной школы, которая одновременно служит и казармами, и главной канцелярией Ersatz.

Немного дальше по Кайзерштрассе находится здание лазарета, где располагаются службы нашего доктора-румына Маркуса и унтер-офицера-квартирмейстера Х. Кайсона. В третьем здании в барочном стиле канцелярии мирового судьи, естественно, размещается наш начальник военной полиции Эдриен Годсдеел. Это «человек с характером», у которого недостает ноги и глаза, которые он потерял в бою под Громовой Балкой – очень точное название.

В Альфельде также проживает немалое количество бельгийских беженцев, но они рассеяны по всему Ганноверу. Самые здоровые из них вступили в легион. Это члены молодежных организаций Jeunesses, рексистского движения и других организаций. Это люди всех возрастов и состояний здоровья, что так отличается от предыдущего набора добровольцев. Есть также и парни из Валлонской гвардии, отступившие к Ганноверу, когда союзники вторглись в Бельгию, и посылавшие нам теперь подкрепления.

Среди всех этих хороших, действительно хороших людей, как и везде, попадались также и совсем другие. Но последние чаще всего составляли незначительное меньшинство, и в любом месте всегда наткнешься на такое неравенство в тех или иных пропорциях. Что до меня, то я искренне рад, имея хороших товарищей, зачастую просто выдающихся, в лучшем смысле этого слова, особенно среди «ветеранов», а также вновь прибывших. Но ведь попадались и другие люди, глупо было бы это отрицать. Всегда есть любители наживы, рассчитывающие извлечь выгоду при любом режиме. Но поскольку всем пришлось пройти испытание огнем, эти последние исчезли с течением времени, сгинули в безвестность.

Среди вновь прибывших есть французские добровольцы из «Шарлемань»[93], моряки из немецкого ВМФ, испанские волонтеры из Голубой дивизии[94], бившиеся до последнего, из NSKK[95] и многие другие, о которых я наверняка забыл упомянуть. Короче, множество людей со всех сторон света, увеличивших численность боеспособных солдат до 4500 человек.