— Получается, ты хотел его подставить?

Миллер вновь задумался.

— В глубине души я хотел, чтобы это прекратилось. Наркотики — это дерьмо, которое безвозвратно портит даже лучших из людей… Но я не лез в деятельность Боумана, чтобы не выдать себя. Он сам по себе, я сам по себе… Так что если я и подставил его, то точно ненамеренно.

Сэвидж все еще испытывал странные ощущения, подобно качелям. Ему хотелось своими руками придушить эту двуличную мразь, но он говорил так рассудительно, что волей-неволей к его словам, к смыслу того, что пытается донести этот человек, прислушиваешься. «Неудивительно, что Калина прониклась им. Он легко очаровывает, и становится непонятно — искренен ли он с тобой», — думал про себя Сэвидж.

Сам Миллер будто бы наслаждался процессом, словно впервые в жизни он может выговориться кому-то. Все эти признания были для него настоящей исповедью, которая лишь сильнее опустошала и без того раздавленного и разбитого на куски Джеймса.

Он сидел неподвижно, напряженно вслушиваясь в каждое слово Миллера. Ему казалось, что с каждым произнесенным предложением воздух в комнате становился плотнее.

— Ты странно себя ведешь, — наконец сказал Джеймс, прищурившись. — Говоришь это все так спокойно, даже не пытаешься найти оправдания. Почему?

Гэри чуть приподнял уголки губ, словно усмехнулся, но так легко, что это казалось искренним.

— Потому что впервые в жизни я могу говорить правду, — произнес он, почти шепотом, но каждое слово прозвучало громче, чем крик.

Джеймс нахмурился, не сводя с него взгляда.

— Ты хочешь сказать, что все это — правда? Убийства, манипуляции, твоя «философия»?

Миллер посмотрел на него, и в его глазах на мгновение мелькнуло что-то похожее на усталость.

— А какой мне смысл лгать?

— Потому что ты чудовище.

— Возможно, — произнес Миллер. — Но чудовища видят мир таким, какой он есть. И вы тоже видите его, детектив.

Эти слова заставили Джеймса вздрогнуть. Он чуть откинулся назад, но не отвел взгляда.

— Но теперь ты впервые говоришь то, что хочешь сказать сам, не так ли? — его голос стал тверже.

Миллер встретил его взгляд.

— Да. И это чертовски приятно. Когда не надо увиливать, продумывать наперед каждый шаг, каждое слово…

Джеймс ощутил, как его захлестнула волна омерзения и усталости. Он поднялся, глядя на Миллера сверху вниз, чувствуя, как внутри все закипает, но сдержался. Нужно было поскорее покинуть помещение, оставить Мотылька позади, пока этот паразит не успел въесться в него сильнее.

— Ты очаровываешь ложью, которая почти искренна, — медленно произнес он. — И этим ты опасен.

Гэри улыбнулся, но в этой улыбке было что-то печальное.

— Знаете, что самое интересное? — спросил Гэри. — Вы понимаете меня больше, чем хотите признать.

— Не смей так говорить, — холодно ответил он.

— Но ведь вы видите это каждый день, — Миллер подался вперед, опираясь на локти. — В этом городе я не встречал иного, да и в других то же самое. Многие думают, что сменив одно жилье на другое, они что-то изменят, но не понимают одного — они и есть причина того, что портит им жизнь. Они продолжают разрушать и себя, и то, что их окружает.

— Ты ошибаешься.

Миллер только усмехнулся.

— Я буду рад обсудить с вами это вновь, когда вы признаете, что я оказался прав, Джеймс.

Сэвидж вышел из комнаты, чувствуя, как на него обрушивается тяжесть. Его руки дрожали, и в голове звучали слова Миллера. «Ты понимаешь меня». На этот раз он чувствовал, что проиграл не только дело, но и частичку себя.

Запись от 03.11.хххх

«Я пишу это, потому что боюсь, что забуду. Как забыл многое другое в своей жизни. Я не могу допустить, чтобы этот момент, самый важный, исчез. Мне нужно оставить его здесь, запечатлеть на страницах, чтобы возвращаться к нему снова и снова, переживать его заново.

Я сделал вид, что все в порядке. Я даже сам поверил на миг. Мы с Джи уладили конфликт. Она снова стала милой и заботливой, а я был тем, кем она хотела меня видеть. Добрым, понимающим, ее "новым" Энтони. Я знал, как играть эту роль, и играл ее безупречно.

Но внутри меня все уже было решено.

Мысль об убийстве пугала меня лишь сначала. Только самый первый раз, когда она появилась, как чуждый шепот в голове. Но затем этот шепот стал моим собственным голосом, моими собственными мыслями. Я больше не спорил с собой. Я согласился.

Теперь это было лишь вопросом времени и подготовки.

Я ужасался своей хладнокровности. Тому, с какой легкостью я продумывал детали. Но тут же напоминал себе: я ведь уже делал это. Не раз. Это у меня в крови. Я знал, как это сделать, чтобы никто не узнал. В прошлый раз я попался из-за глупости, из-за того, что поспешил. Теперь все будет иначе.

Я все спланировал.

Когда Джи пришла с работы, я уже ждал ее. В гостиной горел мягкий свет. Я встретил ее с улыбкой, предложил выпить вина. Я был милым, заботливым, таким, каким она хотела меня видеть. Она ничего не подозревала. Она смеялась, говорила что-то о своих коллегах, о том, как устала за день. Ее глаза светились любовью.

И в этот момент я задушил ее.

Я сделал это руками. Своими руками.