еще не попытавшись сдвинуть его с места, замечаю комод, который находится гораздо ближе к двери. Пожалуй, лучше использовать его, а сверху нагромоздить какие‑нибудь вещи, чтобы соорудить временную баррикаду.

Справившись с комодом, я осматриваюсь, прикидывая, что бы еще привалить к двери. Ставлю на комод стул, а сверху складываю всё, что попадается под руку. Остановившись, чтобы перевести дух, я с удовлетворением обнаруживаю, что сооруженная мной баррикада закрывает не только дверь, но и большой участок омерзительных обоев. Хотя и недостаточно большой.

Мой взгляд упирается в сценку, которой я в прошлый раз не заметила. На ней изображен какой‑то грязный рынок и поставленные одна на другую круглые птичьи клетки. В этих клетках теснятся птицы, просунувшие между прутьями раскрытые клювы, словно им не хватает воздуха. Здесь также изображены двое мужчин, заправляющие этим омерзительным предприятием. Один вынимает несчастных пленниц из клетки, туго связывает их у себя на колене, а потом передает компаньону, который, высоко подняв топор, по очереди отрубает бедняжкам головы. Обезглавленные птицы носятся у них под ногами.

Эти мужские фигуры – с обоев в версальской спальне, я сразу узнаю их, потому что невозможно не узнать эти лица, искаженные свирепым восторгом. Сегодня я уже видела их – живых, во плоти: они стояли перед окнами кареты де Пиза.

Я закрываю лицо руками, пытаясь вытеснить из памяти этот ужас, и сдерживаю рвущийся из груди крик. Мне хочется начать лупить по проклятым узорам чем попало, слышать, как трещит и рвется бумага, глядеть, как отделяется она от стены. Но я не могу. Шум меня выдаст, и игра будет проиграна.

Разрабатывать новый план, пока под грубым крестьянским чепцом зудит голова, я не в силах. Как же мне надоела эта тряпка! Я срываю ее и бросаю на пол. Потом нащупываю подушечками пальцев длинные пряди по краям почти лысой головы и выдергиваю их.

Тут на фабричном дворе кто‑то громогласно выкрикивает мое имя.

Их ведет любовь

Софи

Несколько мгновений я не могу пошевелиться, мои подошвы будто пустили корни и вросли в гравий. Должно быть, я обозналась, не может быть, чтобы мадам оделась так просто, унизив себя подобным платьем.

Пока я стою, уставившись на двери, оказывается, что толпа работников на дороге разрослась еще сильнее и теперь движется через фабричный двор прямо к замку. Несколько групп даже пробираются к окраине сада, чтобы привязать к ветвям огромного старого платана полоски цветного ситца и обоев, похожие на развевающиеся хвосты воздушных змеев. Я вспоминаю, что Жозефа нашли на верхушке этого дерева через несколько часов после гибели его матери, и при виде работников, столпившихся у толстого ствола, у меня начинает тревожно сосать под ложечкой.

– Свобода! Свобода! – доносит ветер их возгласы. – Это Дерево Свободы!

И они затягивают «Марсельезу»: «Вперед, сыны родного края, пришел день славы…»

Больше не обращая на них внимания, я бегу к черному ходу мимо багажа, сваленного кучером на землю, словно мусор. В замке царят полная тишина и покой. Надо найти тетушку и выяснить у нее, что происходит и где моя сестра.

Я мечусь по первому этажу и в конце концов натыкаюсь на одетую явно для улицы тетушку Бертэ, спускающуюся по лестнице для прислуги.

– София! Боже, что за день! Сплошной переполох! Мсье Оберст, как нарочно, в столице, у мсье Гюйо, а тут…

– Я пришла узнать, вернулась ли Лара? – перебиваю я ее. – Я видела мадам, но не…

– Вернулась ли Лара? – рассеянно переспрашивает тетушка Бертэ.

– Она уезжала. Вместе с мадам Ортанс. Я заметила их обеих сегодня спозаранку. – Я мысленно возвращаюсь в раннее утро и с содроганием осознаю, что, должно быть, в том платье с пестрым обойным узором была моя сестра, а не мадам. – Я думала, Лара уже здесь, мне показалось…

– Господи, что там за шум? – Тетушка Бертэ встает на цыпочки и выглядывает в высоко расположенное окно. У крыльца стоит запряженная двуколка. – А, это за мной, – говорит она, кивком указывая на экипаж, – и, боюсь, я опаздываю. Уверена, твоя сестра скоро появится, София. Мадам, наверное, отправила ее в деревню…

– Так мадам здесь?

– О да, дорогая. Она наверху. Что ж, ладно. Salut!

Тетушка направляется к выходу. Я наблюдаю за ней, не зная, то ли пойти следом, то ли немедленно мчаться наверх, к мадам. Во мне прорастают и распускаются семена паники, и я бегу по коридору с намерением вернуть тетушку Бертэ, хотя уже слышу, как двуколка отъезжает от крыльца, направляясь к воротам. Тем не менее я ускоряю шаг и, перепрыгивая через две ступеньки, лечу к двери черного хода. На пороге кто‑то маячит. Я узнаю его, лишь оказавшись рядом, и нервно кричу:

– О! Гийом? – Мужчина оборачивается. – Что, ради всего святого, ты тут делаешь?

Несмотря на возрастающую тревогу, я очень рада его появлению, хотя молодой человек держится скованно, и по выражению его лица трудно что‑то понять. Когда Гийом поворачивается ко мне, я замечаю, что в пальцах у него какая‑то маленькая, блестящая золотая вещица. Он поспешно засовывает ее в верхний левый карман камзола.

Я вытягиваю шею, пытаясь заглянуть ему через плечо, но двуколка с тетушкой давно укатила.

– Что‑то случилось, Софи? Ты неважно выглядишь. Вот, держись… – Он предлагает мне взять его под руку, но я отказываюсь.

Тем временем работники всё прибывают, их число увеличивается, в толпе громко выкрикивают имя мадам. В этот момент ростки паники полностью опутывают меня, и я, наконец, понимаю, что происходит. У меня подкашиваются ноги.

– Софи? – допытывается Гийом. – Что с тобой?

Я силюсь ответить, но от ужаса не в силах вымолвить ни слова.

Гийом берет меня за руку.

– Может, тебе что‑нибудь принести? Позволь мне как‑нибудь помочь!

– Дело в Ларе, – наконец выдавливаю я. – Я видела, как она уезжала. Сегодня на рассвете. Вместе с мадам.

– Ну и что?

– Она не вернулась! – Я тщетно пытаюсь привести в порядок мысли, а заодно дыхание и речь, но в голове у меня такой же оглушительный шум, как и вокруг нас. – Мадам здесь. А Лары нет.

– Возможно, она скоро приедет?

Я отчаянно мотаю головой.

– Ты не понимаешь. Я видела мадам своими глазами. Она вернулась в платье сестры. А вдруг… – Паника теснит грудь и душит меня. – Вдруг произошла какая‑то ошибка? Слышишь, как ликуют фабричные? Кричат об аресте мадам. Но ее‑то не задержали, она сейчас наверху. И это означает, что Лара…

Я смотрю на Гийома, перед глазами у меня все плывет, и я вижу, что в его лице как в зеркале отражается