class="v">Помертвело чисто поле;

Нет уж дней тех светлых боле,

Как под каждым ей листком

Был готов и стол и дом.

Все прошло: с зимой холодной

Нужда, голод настает;

Стрекоза уж не поет:

И кому же в ум пойдет

На желудок петь голодный!

Злой тоской удручена,

К Муравью ползет она:

«Не оставь меня, кум милый!

Дай ты мне собраться с силой

И до вешних только дней

Прокорми и обогрей!»

«Кумушка, мне странно это:

Да работала ль ты в лето?»—

Говорит ей Муравей.

«До того ль, голубчик, было?

В мягких муравах у нас

Песни, резвость всякий час,

Так что голову вскружило».

«А, так ты...» — «Я без души

Лето целое все пела».

«Ты все пела? это дело:

Так поди же попляши!»

ЛЖЕЦ

             Из дальних странствий возвратясь,

Какой-то дворянин (а может быть, и князь),

С приятелем своим пешком гуляя в поле,

       Расхвастался о том, где он бывал,

И к былям небылиц без счету прилыгал.

             «Нет,— говорит,— что я видал,

             Того уж не увижу боле.

                     Что здесь у вас за край?

             То холодно, то очень жарко,

То солнце спрячется, то светит слишком ярко.

                     Вот там-то прямо рай!

             И вспомнишь, так душе отрада!

             Ни шуб, ни свеч совсем не надо:

       Не знаешь век, что есть ночная тень,

И круглый божий год все видишь майский день.

             Никто там ни садит, ни сеет:

А если б посмотрел, что там растет и зреет!

Вот в Риме, например, я видел огурец:

                     Ах, мой творец!

             И по сию не вспомнюсь пору!

       Поверишь ли? ну, право, был он с гору».

«Что за диковина!— приятель отвечал,—

На свете чудеса рассеяны повсюду;

       Да не везде их всякий примечал.

Мы сами вот теперь подходим к чуду,

Какого ты нигде, конечно, не встречал,

             И я в том спорить буду.

       Вон, видишь ли через реку тот мост,

Куда нам путь лежит? Он с виду хоть и прост,

       А свойство чудное имеет:

Лжец ни один у нас по нем пройти не смеет;

                     До половины не дойдет —

             Провалится и в воду упадет;

                     Но кто не лжет,

Ступай по нем, пожалуй, хоть в карете».

             «А какова у вас река?»

                     «Да не мелка.

Так, видишь ли, мой друг, чего-то нет на свете!

Хоть римский огурец велик, нет спору в том.

Ведь с гору, кажется, ты так сказал о нем?»

«Гора хоть не гора, но, право, будет с дом».

                     «Поверить трудно!

       Однако ж как ни чудно,

А все чудён и мост, по коем мы пойдем,

       Что он Лжеца никак не подымает;

             И нынешней еще весной

С него обрушились (весь город это знает)

             Два журналиста да портной.

Бесспорно, огурец и с дом величиной

       Диковинка, коль это справедливо».

             «Ну, не такое еще диво;

             Ведь надо знать, как вещи есть:

       Не думай, что везде по-нашему хоромы;

                     Что там за домы:

       В один двоим за нужду влезть,

             И то ни стать, ни сесть!»

       «Пусть так, но все признаться должно,

       Что огурец не грех за диво счесть,

             В котором двум усесться можно.

             Однако ж мост-ат наш каков,

Что Лгун не сделает на нем пяти шагов,

                     Как тотчас в воду!

       Хоть римский твой и чуден огурец...»

       «Послушай-ка,— тут перервал мой Лжец,—

Чем на мост нам идти, поищем лучше броду».

ОРЕЛ И ПЧЕЛА

Счастлив, кто на чреде трудится знаменитой:

          Ему и то уж силы придает,

Что подвигов его свидетель целый свет.

Но сколь и тот почтен, кто, в низости сокрытый,

      За все труды, за весь потерянный покой,

      Ни славою, ни почестьми не льстится

             И мыслью оживлен одной:

             Что к пользе общей он трудится.

Увидя, как Пчела хлопочет вкруг цветка,

Сказал Орел однажды ей с презреньем:

             «Как ты, бедняжка, мне жалка,

      Со всей твоей работой и с уменьем!

Вас в улье тысячи всё лето лепят сот:

             Да кто же после разберет

             И отличит твои работы?

             Я, право, не пойму охоты:

Трудиться целый век, и что ж иметь в виду?..

Безвестной умереть со всеми наряду!

             Какая разница меж нами!

Когда, расширяся шумящими крылами,

             Ношуся я под облаками,

             То всюду рассеваю страх:

Не смеют от земли пернатые подняться,

Не дремлют пастухи при тучных их стадах;

Ни лани быстрые не смеют на полях,

             Меня завидя, показаться».

Пчела ответствует: «Тебе хвала и честь!

Да прóдлит над тобой Зевес свои щедроты!

А я, родясь труды для общей пользы несть,

             Не отличать ищу свои работы,

Но утешаюсь тем, на наши смотря соты,

Что в них и моего хоть капля меду есть».

ЗАЯЦ НА ЛОВЛЕ

        Большой собравшися гурьбой,

        Медведя звери изловили;

        На чистом поле задавили —

            И делят меж собой,

            Кто чтó себе достанет.

А Заяц за ушко медвежье тут же тянет.

            «Ба, ты, косой,—

Кричат ему,— пожаловал отколе?

        Тебя никто