Вдруг с необыкновенной ясностью Мадлен поняла, что в это Рождество Фрэнсиса не будет в ее доме, как не будет его и в День Благодарения. Она и Лина должны будут праздновать в одиночестве. Как это у них получится?! Ведь все праздники они привыкли справлять втроем – с Фрэнсисом. Кто будет резать индейку? Кто развесит рождественские гирлянды? Кто будет за обе щеки уплетать рождественские пирожные, выложенные для Санта-Клауса на изящную фарфоровую тарелочку?

Прижав рубашку к лицу, вдыхая милый запах, Мадлен думала о том, что отдала бы все на свете, только бы Фрэнсис вернулся в их с Линой жизнь.

О Господи, как Мадлен хотела обернуться сейчас и увидеть его, своего милого священника с голубыми, как небо, глазами и улыбкой, на которую невозможно не улыбнуться в ответ. Он обнял бы ее и сказал, что любит свою славную Мэдди. Мадлен закрыла глаза. «Хотя бы еще один-единственный раз, Господи... Только один раз...»

Но вокруг были тишина и одиночество. Слышалось только тиканье настенных часов в спальне и мягкий шепот ветерка, задувающего в окно.

Никогда еще Мадлен не испытывала такого щемящего одиночества в своем собственном доме.

Внезапно она поняла, что не может здесь находиться больше ни минуты. Надев рубашку Фрэнсиса, Мадлен застегнула ее на все пуговицы и выскочила из дома, с наслаждением подставляя лицо порывам холодного ветра.

Когда Мадлен открыла глаза – она увидела Энджела. Он стоял, прислонившись к багажнику серого «мерседеса», который Мадлен купила для него, воспользовавшись платиновой кредитной карточкой «Америкэн экспресс». Он стоял и смотрел так, как будто ему не было дела ни до чего на свете. На Энджеле были его голубые «левисы» и старая майка с надписью «Аэросмит».

Оттолкнувшись от машины, он зашагал к Мадлен по дорожке. Ветер трепал его длинные темные волосы.

Энджел подошел к ней почти вплотную. Лицо его оставалось совершенно серьезным.

– Я хотел съездить на могилу к Фрэнсису. От неожиданности Мадлен даже растерялась.

– Он похоронен в Форест-Лаун... в Магнолиа-Хайтс.

– Я подумал, может быть, ты не откажешься составить мне компанию? – он улыбнулся своей неотразимой улыбкой, так часто красовавшейся на обложках иллюстрированных журналов. Было заметно, что, когда Энджел улыбается, глаза его остаются серьезными и вокруг рта появляются печальные морщины.

– Что-нибудь случилось, Энджел?

Улыбка медленно сползла с его лица, и Энджел посмотрел Мадлен в глаза так, что у нее в груди все сжалось.

– Фрэнсис никак не выходит из головы, Мэд. Я так много должен был ему сказать. И не успел. И вот я подумал, что, может... Если я скажу все это сейчас, он оставит меня в покое. – Энджел шагнул в ее сторону. – Я никогда бы не подумал, что так может быть, но у меня появилась способность заглядывать в будущее, видеть то, что случится через какое-то время. Но...

Мадлен притягивали невысказанные Энджелом слова. На секунду Мадлен показалось, что она возвращается в прошлое, но теперь ей было все равно. Одно Мадлен знала наверняка: она одинока, уже много лет страдает от одиночества, – а Энджел протягивает ей руку. Она протянула к нему свою и почувствовала, как Энджел с силой сжал ее пальцы. Сердце замерло у нее в груди.

– Хорошо, я провожу тебя туда, – мягко сказала Мадлен, зная, что если она отправится вместе с ним на могалу Фрэнсиса, то не выдержит и расскажет Энджелу всю правду о сердце – после чего Энджел, может быть, никогда больше не протянет ей руку. Мадлен прислонилась к его плечу.

Они вместе пошли по дорожке. Пробрались между цветочных клумб и оказались на тропинке, опоясывающей дом. Только-только начинался вечер, небо казалось выкрашенным в бледно-лиловый цвет. Не говоря ни слова, Мадлен уселась в мягкое приятно пахнущее кожей кресло, и они поехали. Она указывала Энджелу путь.

Когда добрались до кладбища, было уже почти четыре часа. По небу стелились шелковистые облака, казавшиеся от заходящего солнца красными и розовыми.

Тропинка привела их к травянистому холмику, который Мадлен выбрала для могилы Фрэнсиса. Церковь, в которой служил Фрэнсис, заказала и установила на могиле плиту из белого мрамора. Рядом с ней стояла металлическая скамья, которую тоже выбрала Мадлен.

Они с Энджелом сели на нее и долго смотрели на надгробие, погрузившись каждый в собственные мысли. Наконец Мадлен поплотнее запахнулась во фланелевую рубашку Фрэнсиса и произнесла:

– Я оставлю тебя здесь на несколько минут, чтобы ты мог побыть в одиночестве. – И она поднялась, собираясь уйти.

Энджел схватил ее за руку:

– Останься.

Глядя на него сверху вниз, Мадлен читала в глазах Энджела страх, крушение надежд, одиночество. Это напомнило ей о давно прошедших временах, когда Энджел такими же глазами смотрел на нее и говорил почти те же самые слова.

Он тихо сказал:

– Будь это в моей власти, я бы все изменил в жизни.

Она не вполне понимала, говорит ли он сейчас о Фрэнсисе или еще о чем-то, но это было не важно. Прозвучавшее признание сделало Мадлен и Энджела ближе друг к другу.

– Я понимаю тебя.

Он рассмеялся, но смех получился немного натянутым.

– Так ли это? Ведь тебе самой никогда не приходилось убегать в жизни от чего бы то ни было.

Мадлен вздохнула.

– Это лишь доказывает, что ты плохо меня знаешь, Энджел. Я совершила в жизни массу ошибок, ошибалась, например, в том, что касается нашей дочери. Но я ошибалась и в отношении Фрэнсиса: воспринимала его как что-то неизменное, считала, что он всегда будет под рукой, если понадобится. Мадлен отвернулась и уставилась неподвижным взглядом в темнеющее пространство, испещренное белеющими надгробиями. – Я боялась Фрэнсиса и Лины. Они так умели любить – и при этом были очень влюбчивыми. В отличие от меня. А у меня все шло наперекосяк. Особенно во взаимоотношениях с Линой. Меня всегда преследовал страх, что я сделаю что-нибудь не так или скажу что-нибудь не то... Я боялась, что однажды она может взять и уйти из дома. Просто исчезнуть из моей жизни.

С минуту Энджел молчал. Затем, взяв Мадлен за подбородок, заставил ее взглянуть ему в глаза:

– Со мной происходило то же самое.

Она хотела было улыбнуться, сказать, что это все пустяки, не стоит придавать значения, но Мадлен уже устала от вынужденного притворства настолько, что не осталось никаких сил. Кроме того, Фрэнсис научил ее, что если выпадает второй шанс, то это еще не значит, что тебе обязательно улыбнется удача.

Только с Энджелом Мадлен могла позволить себе быть абсолютно откровенной и, следовательно, только с ним была такой уязвимой. Он жестоко оскорбил ее, разбил ей сердце – и вот сейчас он же наполнял ее душу светом надежды.

Неожиданно для самой себя Мадлен захотела, чтобы вернулись те давно прошедшие дни и чувства. Она так ясно помнила, как чувствовала себя, будучи молодой, свободной, безнадежно влюбленной. Она не могла лгать Энджелу, не могла делать вид, что его предательство было ей безразлично.