подошёл охранник. Лотта почувствовала напряжение, охватившее всю группу, страх и надежда слились воедино, дойдя до пугающего, бешеного апогея.

– Вы свободны, – крикнул он, указывая на них, как будто они были стадом овец, которых он должен был пасти. – Уходите из лагеря. Направляйтесь на запад. Советские войска будут здесь к концу дня, – он повернулся и пошёл прочь.

Уходить? Просто уходить?

Лотта взглянула на распахнутые ворота. На сторожевых вышках никого не было, и вдалеке она различила силуэт охранника, швырявшего сумки в джип. Все отчаянно хотели уйти, и всё же ни одна женщина не двинулась к тем воротам, к свободе. Что, если это был трюк? В такие жуткие игры играли и раньше, когда охранники говорили о свободе только для того, чтобы расстрелять заключённых за так называемую попытку побега.

Минуты шли, солнце уже высоко поднялось. Нужно было в считанные часы собраться и покинуть лагерь; советские войска могли быть в миле отсюда. Лотте казалось, что она уже слышит рёв их машин и шум танков, мчащихся вперёд. Будут ли солдаты добры к ним, как к жертвам, или они будут видеть в них только немецких женщин, побеждённых врагов? Лотта понятия не имела и не хотела это выяснять.

Прижав руку к животу, она медленно побрела к воротам. Между лопаток покалывало. Она представила, как ей в спину упирается винтовка, представила властное «Хальт!» за секунду до выстрела.

Но этого не последовало.

Она прошла ворота, постояла с другой их стороны, щурясь на утреннем солнце, ошарашенная своим путешествием всего в несколько метров. Она была свободна. Свободна. Но, Господи, что ей было делать с такой свободой?

Она не представляла толком, где находится. Сюда её привезли на поезде, она не знала даже ближайшей деревни. Охранник велел двигаться на запад, но что было на западе? Город, гора, железная дорога?

Понемногу к воротам стали подходить другие женщины. Они неуверенно топтались на месте, тоже не понимая, куда идти, что делать. Наконец решившись, они двинулись на запад по разбитой дороге, организовав свою собственную колонну и, возможно, свой собственный марш смерти.

Они шли весь день, изнывая от жажды и голода, испуганные, слабые. Кто-то отстал, кто-то спрятался в лесу у просёлочной дороги, не в силах идти дальше. Лотта кое-как переставляла ноги, потому что ей казалось, что остановиться – значит столкнуться с опасностью, может быть, даже смертельной. Когда они остановились у ручья, чтобы попить, она услышала далекий гул.

– Танки, – сказал кто-то.

Так близко, подумала Лотта, задрожав от удивления и ужаса. Её чувства казались странно далёкими от неё самой, от этого весеннего дня у чистого журчащего ручья, под солнцем, сиявшим высоко над головой.

– Мы должны идти дальше, – сказала другая женщина, отходя от ручья.

– Может они будут добры к нам, – предположила третья, а четвёртая недоверчиво фыркнула.

– Серьёзно? Добры? К беззащитным немецким женщинам? Лично я рисковать не стану.

Нестройной колонной, медленным шагом они двинулись прочь от ручья, дальше вдоль дороги. Лотта понимала, что танки легко их догонят, но, может быть, советские войска собирались остановиться в лагере. Или солдаты станут искать недостающих заключённых? Кто они – освободители или такие же мучители?

Надзирательницы часто рассказывали им жуткие истории о том, как эти солдаты насиловали женщин Восточной Пруссии, в которых видели только врагов и агрессоров. Почему с ними должны поступить по-другому? Все они были светловолосыми голубоглазыми немками, пусть и в арестантских робах.

К ночи Лотта поняла, что дальше идти не сможет. Низ живота разрывала нестерпимая боль, ноги дрожали при каждом шаге. Голова кружилась, её шатало, один раз она упала на колени и с трудом смогла подняться. Она с прошлого вечера ничего не ела.

Увидев на обочине дороги ферму, она вновь рухнула на колени. Всё её тело пронзила боль и вместе с тем облегчение, что она наконец остановилась. Как хорошо было бы лечь прямо здесь и лежать…

Но кто-то резко поднял её, хотя всё её тело противилось.

– Только не здесь. Мы должны идти дальше.

Содрогнувшись от новой вспышки боли, Лотта оттолкнула руку помощи.

– Не могу… – Она ничком повалилась в грязь, свернулась в клубок. Всё вокруг плыло в тумане.

– И долго уже болит?

Она подняла голову и, отчаянно моргая, увидела Марту, свою мучительницу.

– Несколько часов.

– Ну, тогда скоро родишь.

– Что? – Лотта смотрела на неё невидящим взглядом. – Но ещё совсем рано. Просто тянет живот, и всё…

– У меня трое детей, – ответила Марта, – уж я-то знаю. – Она помогла Лотте подняться, и та каким-то чудом удержалась на ногах. – Пошли вот в этот сарай.

– Но советские солдаты…

– Насиловать роженицу не станут даже они, – сухо ответила Марта. – И, Бог даст, они нас не найдут.

Лотта позволила увести себя подальше от женщин, неверной походкой идущих вперёд, в сумрак маленького ветхого сарая; ужас и боль мешали ей осознать, что происходит вокруг. Марта уложила её на пол, и она почувствовала что-то мягкое и колючее, пахнущее сладостью и сыростью. Соломенную постель.

– Не лучшее место для родов, видит Бог, но сойдёт.

– Если наш Спаситель родился в хлеву… – прошептала Лотта, и Марта невесело рассмеялась.

– Так и хватаешься за свою веру? Что ж, она тебе пригодится.

Боль снова пронзила всё тело Лотты, и у неё вырвался крик. Её малыш в самом деле собирался родиться – здесь, в этом затхлом сарае, в деревне, к которой подходят советские войска! Как она справится без еды, воды, одежды? Всё это было совершенно немыслимо. Она вцепилась в рукав платья Марты.

– Спасибо, – выдавила она между приступами боли, – что осталась…

– Я не могла бросить тебя одну. – Марта отвела взгляд. – И вообще, не надо было над тобой издеваться. Ты сделала что могла ради сестры. Видит Бог, я это понимаю. – Она повернулась к Лотте, выражение её лица было мрачным и вместе с тем решительным. – Я украла карточки, чтобы накормить детей. Но самый младший всё равно умер от рахита. Ему нужно было лишь хорошее свежее молоко.

– Ох, Марта…

– Ну ладно, хватит обо мне. – Она встряхнула головой, её взгляд прояснился, стал уверенным, почти жизнерадостным. – Твой малыш будет жить. Раз уж он так долго прожил в тебе, от которой остались кожа да кости! – Марта улыбалась, и Лотта, несмотря на боль, попыталась улыбнуться в ответ.

– Это девочка, – выдохнула она, пытаясь отдышаться между схватками. Марта рассмеялась.

– Вот как? Ну, девчонки сильнее, особенно поначалу. Раз уж решил родиться раньше срока, лучше ему быть девчонкой.

Следующие несколько часов прошли в красноватом мареве боли. В какой-то момент они услышали гул машин, хлопанье дверей,