В конце августа – начале сентября Моргентау, Гопкинс, Халл и Стимсон несколько раз встречались, чтобы обсудить судьбу послевоенной Германии, но от встречи к встрече каждый в целом оставался при своем мнении. Моргентау описал свою картину послевоенной Германии, которая была довольно мрачной. «Немецкие школы, радиостанции, университеты и периодические издания следует закрыть. Немецкие самолеты, военную форму и музыкальные коллективы нужно запретить, а военных преступников немедленно казнить. Немецкий милитаризм нельзя уничтожить, просто уничтожив нацизм», – настаивал Моргентау. Обычно Стимсон возражал, используя одну из своих любимых фраз: «Христианство и любовь», хотя и не всегда. На встрече 9 сентября он рассердился на Моргентау и обвинил его в попытке уничтожить немецкую промышленность и линчевать военных преступников. Гопкинс, третий член группы по решению немецкого вопроса, перешел на сторону Моргентау. Раньше они соперничали друг с другом за внимание Рузвельта. Халл, четвертый член группы, был болен, и к нему так часто относились пренебрежительно, что он отказался от приглашения Рузвельта сопровождать его на Вторую Квебекскую конференцию, которая началась 12 сентября. Моргентау принял приглашение Рузвельта, но за несколько дней до отъезда в Квебек он сказал Халлу: «Проблема в том, Корделл, что президент на самом деле никогда не говорил ничего конкретного о том, как, по его мнению, следует поступить с Германией».

Ранним осенним утром поезд Рузвельта прибыл на станцию Вулф-Коув в Квебеке. Солнце все еще дарило почти летнее тепло, а деревья, окаймлявшие станцию, пестрели разными оттенками золотисто-желтого и темно-красного цветов. Через десять минут после поезда с Рузвельтом и его женой Элеонорой на станцию прибыл еще один состав. Клементина и Уинстон Черчилли присоединились к Рузвельтам в их машине, и они вместе отправилась в Квебекскую крепость, где на следующий день открылась Вторая Квебекская конференция. Война была в активной фазе, и в первые дни преобладали военные дискуссии. Первая американская армия только что пересекла немецкую границу к западу от Аахена, а британцы перебрасывали три дивизии из Северной Бирмы, готовясь к операции «Дракула» – десантному штурму Рангуна. Однако 13 сентября Черчилль и Рузвельт нашли время встретиться с Моргентау, который приехал в Квебек по просьбе президента США.

Первой реакцией премьер-министра на план, описанный Моргентау, была тревога. «Я полностью поддерживаю идею разоружения Германии, – сказал он, – но мы не должны мешать ей жить по совести». Черчилль считал, что немецкому рабочему нужно позволить зарабатывать на жизнь, хотя и скромную, а «особо отличившихся» членов гестапо и гитлерюгенда нужно отправлять в другие европейские страны восстанавливать города и поселки, которые они разрушили во время войны. Черчилль заявил, что план Моргентау – это уже перебор. Он разделил бы Германию на несколько государств, интернационализировал главные торговые и промышленные центры страны, включая Саар и Рур, и ослабил или полностью уничтожил бы немецкую тяжелую промышленность. «Вы не можете предать суду целую нацию, – сказал Черчилль. – Британский народ никогда этого не потерпит». Однако Черчилль недолго обижался из-за резкости Моргентау. По словам Бешлосса, премьер-министр опасался, что Рузвельт планирует использовать план Моргентау как предлог, чтобы сократить помощь Великобритании по ленд-лизу. В конце концов, если Британия имела доступ к основным европейским рынкам, включая рынки Германии, зачем ей занимать американские деньги? Когда на следующий день новости о визите Моргентау в Квебек достигли военного министерства, Стимсон был вне себя: «Здесь президент учреждает комиссию… а когда уезжает в Квебек, то берет с собой человека, который представляет меньшинство и настолько одержим своим семитским недовольством, что действительно является очень опасным советником для главы государства». К счастью, на следующее утро лорд Черуэлл, советник и близкий друг Черчилля, придумал, как решить проблему, которая приобретала неблаговидный расовый и финансовый оттенок. За неимением лучшего термина решение можно было назвать «легкой версией плана Моргентау». Черуэлл предложил создать международный орган, который будет наблюдать за Руром и принимать решения о передаче оборудования. Часть производственных мощностей Рур отдаст другим странам, и в следующие два десятилетия останется только решить, как и в какой степени нужно перестроить немецкую промышленность.

Война нанесла значительный ущерб отношениям Черчилля и Рузвельта, и ко Второй Квебекской конференции этот разлад проявился. Однажды во время разговора о финансировании по ленд-лизу Рузвельт почему-то решил унизить Черчилля и менял тему каждый раз, когда тот поднимал вопрос о ленд-лизе. Наконец, глубоко задетый премьер-министр сказал: «Что вы хотите, чтобы я сделал? Мне что, встать на зад-ние лапы, как Фала [собака Рузвельта]?»

Во вторник утром, так и не сумев связаться с президентом, Моргентау попросил своего соперника Гарри Гопкинса позвонить Рузвельту от его имени. Президент ответил на звонок, но отклонил просьбу Моргентау сделать заявление, сказав, что не примет окончательного решения по плану для послевоенной Германии, пока не проконсультируется со своими военными министрами, госсекретарем и казначейством. Несколько дней спустя, беседуя с Рузвельтом, Стимсон сказал, что Моргентау слил отчет в прессу, и в качестве доказательства процитировал недавнюю колонку Дрю Пирсона, в которой хвалили Моргентау и критиковали Стимсона и Халла.

Стремясь положить конец запутанному делу до того, как оно превратилось в стратегическую проблему, Рузвельт заявил прессе, что его план в отношении Германии был неправильно понят. Он не собирался заставлять весь немецкий народ влачить жалкое существование. Это был отвлекающий маневр. Его настоящей целью была помощь Великобритании. Без притока новых клиентов промышленные и финансовые центры могли обанкротиться и погубить всю страну. Обмен мнениями между Стимсоном и Рузвельтом 3 октября был похож на официальное завершение дебатов по докладу Моргентау. Стимсон жаловался, что многих драматических событий и критики последних нескольких недель можно было избежать, если бы министр финансов предоставил ему и Макклою раннюю версию «Военного правительства в Германии». Когда Стимсон закончил, Рузвельт улыбнулся и сказал: «Генри Моргентау сел в лужу».

Бешлосс, автор наиболее исчерпывающего отчета о дебатах по поводу послевоенной Германии, говорит, что не стоило требовать от кого-то вроде Моргентау, чтобы он бил тревогу, сообщая о позорных усилиях Госдепартамента остановить спасение еврейских беженцев. Если бы Рузвельт был в большей степени осведомлен о проблеме и настаивал на том, чтобы его высокопоставленные чиновники разделяли его ценности, многих жертв Гитлера можно было бы спасти. Но, добавляет Бешлосс, нельзя позволять этим недостаткам «заслонять собой мудрое руководство Рузвельта». Президент «рисковал своей карьерой», проводя кампании за боеготовность и помощь Великобритании в 1939 и 1940 годах. Если бы он был более кротким или менее дальновидным, Германия могла бы выиграть Вторую мировую войну.

Двадцать седьмого сентября, через два дня после выступления Рузвельта в «Статлере», Дейзи Сакли написала в своем дневнике: «Об этом трудно говорить, а еще труднее писать, но я действительно напугана его состоянием. Мне кажется, он постепенно исчезает». В начале кампании республиканцы предприняли несколько нападок на внешнюю политику Рузвельта, но в разгар войны это оказалось скользкой темой. Здоровье президента было более легкой мишенью. В начале октября пошли анонимные слухи о том, что Рузвельт стремительно похудел и облысел, а на его лице появились глубокие морщины. Слухи привели к предположениям, что у президента паралич, рак простаты, психическое расстройство или (теория, наиболее близкая к правде) он страдает какой-то формой сердечной недостаточности. Когда нервный репортер прямо спросил президента, верны ли эти слухи, тот резко ответил: «Не заставляйте меня комментировать это… потому что я могу сказать то, о чем пожалею». Ближе к выборам советники Рузвельта пришли к выводу, что риторика в духе «не заставляйте меня» не сработает. Чтобы опровергнуть слухи о проблемах со здоровьем, Рузвельту придется продемонстрировать свою силу в серии публичных выступлений.