В 2000 году группа Игги в основном отдыхала, ограничившись привычными (и приносившими хорошие гонорары) выступлениями на крупнейших европейских фестивалях. После тура в поддержку Avenue B Хэл Крейджин ушел из группы, и вместо него к Уайти и Питу Маршаллу присоединился Ллойд Робертс по прозвищу Человек-лось (Mooseman), бывший басист хеви-метал-группы Body Count. Еще во время тура Avenue B барабанщиком группы стал брат Уайти по имени Алекс. Джим с удовольствием снова собрал себе группу с двумя братьями в составе и дал ей название The Trolls, хотя часто говорил просто «мой ансамблик», как будто они были его домашней прислугой. Он уже давно не устраивал прослушиваний – обычно Арт Коллинз просто сообщал новому человеку, куда и когда явиться, а Джима в музыкантах интересовало не столько умение играть, сколько личное обаяние. Не секрет, что Уайти в первом туре с Игги играл из рук вон плохо (Генри Макгрогган рассказывал, что не мог тогда узнать ни одной песни и решил, что исполняется совершенно новый материал), но со временем стал важным участником группы – некоторые песни, например “Corruption” с Avenue B, без него были бы совсем другими. Зимой 2000 года Уайти уже придумывал все основные риффы, а Джим собирал из них песни: таким образом меньше чем за две недели группа сделала все аранжировки и записала новый альбом Beat ‘Em Up, причем продюсирование Игги взял на себя. Никакого новаторства там нет и в помине, это просто весьма тяжелый рок, простой как доска, но эффективный, а в текстах Игги с маниакальным напором обрушивается на хорьков музыкального бизнеса, позеров и уродов, которым хватает наглости подкатывать к его подружке. Зачастую нескончаемый поток гитарных риффов и гневных филиппик маскирует здесь нехватку свежих идей. В самой запоминающейся песне альбома, семиминутной “VIP”, хорошо видно, как Игги умеет издеваться над кормящей его рукой – это яростная атака на культуру селебрити, вдохновленная его выступлением на вечеринке Versace по личному приглашению Донателлы Версаче в январе 1999 года.

В Beat ‘Em Up главной движущей силой была агрессия, но тот же человеческий инстинкт свел в могилу его басиста за несколько месяцев до выпуска альбома в июле 2001-го. После записи Ллойд Робертс, Человек-лось, вернулся в Лос-Анджелес; 22 февраля он, по-видимому, возился с машиной перед своим домом в Южном Централе и пал случайной жертвой уличной перестрелки.

Гибель Робертса стала очередной в роковом перечне: Дэйв Александер, Зик Зеттнер, Джеки Кларк, Крейг Пайк, – все они играли у Игги на басу и все погибли, а Тони Сэйлс в 1979 году попал в аварию, был на грани смерти (рычаг переключения передач пробил ему грудную клетку) и десять недель не выходил из комы. Боуи навещал его в больнице «Сидарс-Синай», а Джим даже не позвонил. Музыкантам, которых работа с Игги травмировала физически или психически, нет числа, но сам он теперь не мог остановиться – это был вопрос гордости. Его трудолюбие одновременно впечатляло и озадачивало (Дэвид Боуи назвал пристрастие Игги к постоянным гастролям «одержимостью»), но в нем была своя логика. Джим знал, что самую лучшую музыку он сделал в первые десять лет карьеры, и одновременно считал, что тогда все это полетело в тартарары. Он часто винил в своей неудаче братьев Эштонов (и даже в 2000–2001 годах все еще проклинал Рона за лень и вечную обдолбанность), хотя на самом деле знал, что Stooges пошли ко дну из-за его собственной необузданности или просто недостаточной душевной твердости. И теперь он должен был доказывать, что силен, должен был искупить слабость, проявленную тридцать лет назад. В интервью Джим неизменно излучал обаяние, но когда очередной журналист предположил, что он и в жизни такой же безумный рок-н-ролльщик, раздраженно парировал: «Слушай, чувак, я занимаюсь этим уже тридцать лет. В первые пятнадцать лет было много творчества и мало дисциплины. Потом – наоборот. Творческих прорывов меньше, а дисциплины больше».

Это была типичная мания контроля. Игги Поп выиграл войну, но не сложил оружие, пытаясь теперь, спустя двадцать пять лет, уничтожить самую память о проигранной битве. Так он провоевал почти весь 2001 год, стремясь переплюнуть каждую группу, с которой делил сцену в апреле, в мае, а также в июне, июле, октябре и ноябре. Хотя концерты, судя по всем отзывам, были великолепные, это были нелегкие месяцы. Случались привычные стычки между братьями, привычные выходки пьяных или обдолбанных музыкантов (особенно неприятные в тесноте частного самолета), появились и новые проблемы, например с сыном Игги Эриком: его уже повысили до должности тур-менеджера, но в Нью-Йорке, после выступления в шоу Дэвида Леттермена, произошла ссора, и Эрик просто исчез и оборвал связь с отцом. К концу тура группу охватила паранойя, что кого-то из них – а то и вообще всех – скоро уволят.

Не только музыканты Игги волновались о завтрашнем дне. В марте 2002 года EMI объявили, что из-за недостаточно хороших результатов на американском рынке проведут большое сокращение штатов по всему миру, а также откажутся от некоторых артистов. И, разумеется, они заинтересовались тем, сколько денег в корпоративную казну приносит Игги.

В это время у Джима появилась привычка складывать свои компакт-диски в стопочку. Стопочка образовалась высокая. Мир шоу-бизнеса зыбок и нестабилен, и тот факт, что примерно раз в два года в стопке появляется новый компакт, вызывало у него гордость. В какой-то момент Джим задумался над тем, чтобы разделить диски на две стопки: одна для крутых альбомов, другая для посредственных, – но быстро сообразил, что вторая стопка получится гораздо выше, чем хотелось бы. С этого момента он сказал себе: если я и дальше собираюсь добавлять сюда новые диски, к этому надо относиться серьезно.

C проворством и воодушевлением молодого песика снует Джим Остерберг по своему скромному одноэтажному домику в Майами, старомодно-учтиво ухаживая за гостями: хлопочет, предлагает прохладительные напитки, беспокоится, не бьет ли вам в глаза безжалостное флоридское солнце.

Первым делом он, по обычаям американского Юга, ведет нас на экскурсию по маленькому (всего одна спальня) жилищу. Между деревянным фасадом и улицей – длинная лужайка с жесткой флоридской травой, пара пальм и несколько кустов рододендрона. Черный «роллс-ройс-корниш» прячется от солнца в пристройке-гараже. Сам дом крошечный, прямо игрушечный, и, несмотря на обилие украшений – гаитянская наивная живопись, русские иконы, рисунок Брайона Гайсина, групповой портрет The Stooges работы самого Игги по присланной поклонником фотографии, норманский трон, – все вместе производит впечатление почти монашеского аскетизма. В комнатке, где Игги сочиняет песни на игрушечном пианино, стопка компакт-дисков. Рядом, в шкафу за стеклом – ярко-красная ударная установка “Woodstock”, детская, высотой меньше полуметра. За нее-то садится Скотт Эштон – «Рок Экшн», громила ростом шесть футов[29], – когда возрожденные Stooges приезжают сюда, в латиноамериканский квартал на окраине Майами, репетировать. Смешнее не придумаешь – шестидесятилетние мужики, друзья юности, тридцать лет спустя репетируют и вспоминают прошлое в этой комнатушке, скрючившись над детскими инструментами.