Из её письма также было понятно, что Рэнд относится к «Атланту» как к своего рода откровению. Она утверждала, что для неё или Нейтана занять позицию «неуверенности» всё равно что притворяться, «будто бы «Атлант расправил плечи» никогда не был написан». Казалось, она также приравнивала несогласие к незнанию, а понимание – к согласию. Если её идеи не представлялись как следствия «рациональной уверенности», это позволило бы аудитории «заявлять о несогласии, игнорируя и избегая в то же время всего остального», утверждала она с Брэнденом. Рэнд была не способна понять, что человек мог понимать её идеи, но тем не менее с ними не соглашаться. Хосперсу она сказала, что занятия предназначались «только для тех, кто в достаточной мере понял «Атланта», чтобы согласиться с его основными идеями», будто и то и другое было синонимичным. Рэнд, кроме того, открыто отрицала свою роль как педагога, говоря Хосперсу, что цели NBI отличаются от таковых в университетах. Их не интересовало развитие умов своих студентов: «Мы не являемся и не считаем себя учителями… Мы обращаемся к взрослым людям и оставляем за ними всю ответственность получения знаний из нашего курса»[497]. Несмотря на всё её внимание к разуму и независимым суждениям, у Рэнд было довольно ограниченное представление о том, как разум нужно использовать. Она полагала, что идеальный студент должен быть пустым сосудом, использовавшим свою рациональность, только чтобы засвидетельствовать действительность объективизма. В то же время она разносила тех, кто делал это как слабак или трус.

Хотя объективизм стремился быть интеллектуальной культурой, он был однозначно не тем местом, где царствовал принцип доброй воли. Он скорее представлял собой сообщество, в котором, чтобы продвинуться вперёд, нужно было освоить определённый катехизис. Флаеры для курса основ объективизма открыто предупреждали студентов о предвзятости NBI. «Целью лекций не является переубедить соперника», они «адресованы исключительно» тем, кто прочёл основные работы Рэнд, был «согласен с основными принципами философии, представленной в книгах, и стремился к дальнейшему изучению этой философии». Наиболее отчётливо такая тенденция прослеживалась в Нью-Йорке, где мнение и действия Рэнд непосредственно влияли на атмосферу в NBI. Её интерес к студентам, казалось, был прямо пропорционален их согласию с её идеями. Один из студентов NBI вспоминал: «Когда она узнала, что я физик, то стала говорить, как физику извратили плохой философией. По всей видимости, она ожидала, что я соглашусь. Но я не мог согласиться с тем, что физику извратили. Я видел, как в её глазах интерес ко мне стал сходить на нет»[498]. Рэнд могла задействовать свою харизматичность по желанию, очаровывая тех, кто отдавал ей должное почтение, и в то же время обдавая холодом всех, кто этого не делал.

На каждого студента NBI, считавшего Рэнд грубой или способной обрушить на него свой гнев без какой-либо причины, найдётся другой, кто запомнил её внимательной и заботливой. Джен Ричман, представитель NBI в Лос-Анджелесе, рассказывал о своей встрече с Рэнд так: «[Она] сказала, что мне следует снять очки. Что я и сделал, а затем она сказала: «У тебя красивые глаза. Не стоит тебе их носить, лучше купи контактные линзы». Я помню, что чувствовал, как вот-вот заплачу». Мартин Андерсон, автор резонансной книги, подвергавшей критике федеральные городские программы благоустройства, «федеральный бульдозер», был профессором Школы бизнеса Колумбийского университета и посетил лекцию NBI со своей девушкой, после того как увидел рекламу в New York Times. Там он подружился с Аланом Гринспеном, пригласившим его на несколько менее масштабных мероприятий с Рэнд. Андерсон вспоминал, что Рэнд была «лапочкой», добродушным и заботливым человеком. Именно Рэнд, одна из всей толпы ночного кафе, помогла ему приготовить кофе, когда у него была сломана рука и он не мог открыть упаковку сливок. Узнав о его предстоящей свадьбе, Рэнд попросила приглашение и презентовала паре свадебный подарок. Взрослый, реализовавшийся в профессиональном плане и женатый Андерсон обособился от группового мышления и сплетен молодых студентов NBI. Его интерес к объективизму был сугубо интеллектуальным. Рэнд помогла ему прояснить и унифицировать его давние политические взгляды, сформировав их в единое целое, что способствовало его дальнейшей работе в сфере республиканской политики[499].

Казалось, объективизма было два: один искренне поощрял обмен знаниями, вовлечённость и дискурс, а другой был догматичным, зашоренным и угнетающим, как полагали самые жёсткие критики Рэнд. Объективисты отмечали, что чем ближе ты к Нью-Йорку, тем более репрессивной становилась атмосфера[500]. При всей любви к разуму Рэнд и преподаватели NBI встречали несогласие бранью. Иногда обе стороны объективизма менялись между собой с бешеной скоростью, оставляя последователей Рэнд в недоумении. Один студент, работавший над докторской диссертацией в Рочестерском университете, который впоследствии стал профессором в Тьюлейне, летом 1965 г. записался на курс лекций Леонарда Пейкоффа. Вместе с несколькими продвинутыми студентами он виделся с Пейкоффом для «как оказалось, отличной, интересной и бесконечной философской дискуссии». «Наиболее запомнившейся мне темой, – рассказывал он, – был феноменализм, суть которого заключалась в том, что объекты на самом деле являются категориями чувственных данных». Затем группе сказали, что в следующий раз они встретятся с Рэнд и Нейтаном. Восприняв это как продвижение на основе энтузиазма и опыта, студенты на следующем собрании были в шоке от того, что Нейтан «начал шуметь о том, как это ужасно, когда люди якобы прочитали труды Рэнд и всё равно задаются подобными философскими [вопросами], о которых рассуждал с ними Пейкофф. Это продолжалось какое-то время, и мы почувствовали, как нас безапелляционно оскорбляют»[501]. Это был внезапный поворот судьбы для всего класса, не понимавшего, почему Нейтан смешивает их вопросы с грязью.

Требование соответствовать, порождённое NBI, выходило и за рамки аудиторий. Объективизм был всеобъемлющей философией, а объективисты должны были стремиться применять изученные принципы в повседневной жизни. Рэнд, в соответствии со своим складом ума, считала, что вся реальность интегрирована в несколько основных принципов. Поэтому применение этих принципов должно проникнуть в каждый аспект человеческой жизни. Тогда, по её утверждению, можно будет измерить истинную преданность объективиста благодаря малейшим деталям его личной жизни и предпочтений. Один студент NBI вспоминал: «Существовал не только правильный тип политики и правильный моральный кодекс. Помимо них, был правильный вид музыки, искусства, правильный тип дизайна интерьера, правильный вид танца. Были неправильные книги, которые мы не должны были покупать, и правильные – которые должны… И в отношении всего, абсолютно всего, о человеке делались суждения, и он точно так же должен был судить обо всех окружающих… Идеальные условия для возникновения комплексов, страха и паранойи»[502].