— Ладно. — Она потёрла лоб тыльной стороной ладони, кивнула: — Ладно, хорошо, дело ваше. Что дальше?

— Поставьте кипятиться воду, пока она закипит, повыбирайте крупные камни и грязь, можете своим пинцетом, только продезинфицируйте его предварительно. Вон там в шкафу стоит бутылка водки за книгами, достаньте.

Вера пошла в кухню, чувствуя, как с каждым шагом ей становится легче дышать, поставила чайник, взяла из спальни свой маникюрный набор и несколько чистых полотенец, вернулась в библиотеку. Пошла разбирать книги, обнаружив за рядом толстых томов целую коллекцию бутылок, поражённо выдохнула:

— Впечатляющая библиотека.

— Люблю читать, — с ироничной серьёзностью ответил министр, — но редко могу себе это позволить, поэтому соглашаюсь только на самые лучшие книги. Крайняя слева.

Она молча кивнула и дотянулась до бутылки с вычурной этикеткой и надписью на каком-то странном языке, похожем на смесь латиницы и кириллицы с ятями, отнесла на стол и автоматически протянула министру, он не пошевелился, указал глазами на маникюрный набор:

— Намочите край полотенца и протрите свой пинцет и ножницы. И вперёд. Только для грязи надо было из кухни тарелку захватить, а то вымажете стол.

Она молча пошла в кухню за тарелкой, взяв бутылку с собой, злясь на министра и злясь на себя за эту злость — ведь знает уже, он не будет открывать для неё тугие крышки, а всё равно норовит сунуть. В кухне ещё раз вытерла руки и с третьей попытки открыла проклятую бутылку при помощи двух ножей и пинцета, взяла тарелку, вернулась в библиотеку. Краем глаза глянула на спину министра Шена и поражённо открыла рот — раны затягивались, уже, оставляя внутри камешки и речную траву, распухая и наливаясь воспалённым красным.

— О, боже, — она закрыла рот рукой и закатала рукава, принимаясь дезинфицировать пинцет и ножницы, глубоко в груди мелко дрожал ужас от осознания собственного бессилия — она видела разные раны, но с такими понятия не имела, что делать. Вытерла полотенцем руки, чувствуя как кружится голова от спиртового запаха, он нагонял воспоминания о больнице, боли и страхе, холодном металле инструментов, какой-то детской беззащитности и слабости…

— Вера, хватит тянуть, будет хуже.

— Ладно, — голос был еле слышен, она потёрла руки, несколько раз быстро вдохнула и аккуратно взяла пинцетом край лохматой водоросли в самой глубокой ране.

По нервам полоснуло оглушительной болью, она хватала воздух ртом, пытаясь справиться, куда-то деться от этой боли, но не получалось, всё стихло только со временем, темнота в глазах прошла, она дрожащей рукой положила водоросль на тарелку и стала протирать пинцет.

— Вера, всё в порядке? — встревоженно полуобернулся министр, она не смогла произнести ни слова, он обернулся полностью, опять окатив её волной саднящей боли, внимательно посмотрел в глаза: — Что с вами? Вы же не боитесь крови.

— Я боюсь боли, — еле слышно выдавила она.

— В смысле? — неверяще поднял брови он.

— Чужой боли, я не могу, когда кому-то рядом больно, — она видела недоверчивое выражение его лица, но ничего больше не добавила, осторожно положила пинцет и пошла в кухню — там дребезжала крышкой закипевшая вода. Она взяла кастрюлю и подставку, вернулась в библиотеку и поставила всё на стол: — Что с этим делать?

— Ничего, пусть остывает. Что значит, вы боитесь чужой боли? Это у вас всегда было, или только здесь началось?

— Всегда, — она опять протёрла руки водкой, поход на кухню дал ей достаточную передышку, чтобы прийти в себя и попытаться храбриться: — Я хорошо делаю массаж, потому что чувствую, где болит. И у вас… — она посмотрела на его спину, там творился дикий ужас, это надо было решать как можно быстрее. — Я попробую ещё раз. Я справлюсь.

— Уж постарайтесь, — с недоверием хмыкнул министр, поколебался и неохотно сказал: — Обезболивающие заклинания нельзя накладывать слишком часто, это вредно. И мне сейчас категорически нельзя, так что помочь ничем не могу.

— Ладно, — она опять начала дрожать, опять взяла пинцет, нашла глазами крупный камень и сцепила зубы, решаясь…

Из портала шагнул человек в сером комбинезоне, поклонился:

— Господин, Док прислал аптечку.

— Ставь на стол.

Парень подошёл и Вера узнала серо-зелёные глаза Эрика, они поражённо расширились, он уже хотел что-то сказать, когда министр рыкнул:

— Иди!

Парень поклонился и вышел, министр недовольно кивнул на аптечку:

— Поройтесь, там должны быть более удобные инструменты и дезинфицирующее…

В портал влетел запыхавшийся Барт, откинул с лица капюшон и испуганно уставился на Веру, потом на министра:

— Что тут у вас?

— Нормально всё, — отвернулся министр.

— Нет, не нормально! — возмущённо выпрямился маг, — неужели вы не видите, ей плохо!

— Ты знаешь, что с ней?

— Знаю. Ей нельзя заниматься таким, она — сенс!

— Что это?

— Это как маг, только без магии, — сочувственно поморщился Барт, — она чувствует вашу боль. Я знаю, что вам заклинания нельзя, но зелья-то можно, примите что-нибудь!

— Ты издеваешься? Мне ещё работать.

— Это вы издеваетесь! Вы что, не видите? — Он с досадой указал на Веру, министр сжал челюсти:

— Что ты предлагаешь?

— Нужно… я знаю! — Он озарённо распахнул глаза и исчез, через несколько секунд появившись с чёрным камешком-амулетом: — Вера, возьми!

Она протянула дрожащую руку и взяла у него амулет.

И всё стихло.

Мир как будто стал серым и плоским, боль пропала, как отрезало. Звуки доносились как сквозь вату, тем не менее, она отчётливо слышала.

— Ну, лучше? Вера? — Барт смотрел на неё испуганными глазами, она заторможено кивнула:

— Да, мне легче. Спасибо. Что это?

— Разновидность ментального щита, узкой направленности. Пользуйся. Всё, я пошёл, меня ждут. Если что, зовите. Господин, — маг поклонился и исчез, до Веры как будто издалека донёсся голос министра Шена:

— Вы не говорили об этом.

— А я должна была? — прохладно ответила она, опуская амулет в нагрудный карман, опять протёрла руки и взяла пинцет.

Стало легче, выцветший мир больше не дрожал болью, разодранная спина министра Шена казалась нарисованной на бумаге, бутафорской, в неё совершенно не страшно было тыкать пинцетом, она точными движениями стала выбирать куски грязи, складывать на тарелку, раздвигала края ран пальцами с жутковатым равнодушием патологоанатома, который уверен, что пациенту уже точно не больно.

Кто-то приходил, что-то докладывал министру Шену, тот раздавал приказы, что-то подписывал, Вера почти ничего не слышала, даже не могла сказать, в каком он настроении. Пальцы действовали ловко, но почти ничего не чувствовали, как будто рука была в перчатке, в какой-то момент она поняла, что не видит, где рана воспалена, а где — нет, вся спина была равномерно-серая, даже кровь не отличалась от грязной воды.