Он готов. Он в общем-то давно искал смерти. Ну а смерть отее рук, на ее костре – это уже близко к жертвенности... а то и к отпущениюгрехов.

Стоит только дать возможность ей и ее отцу быть вместе, какЧарли станет заряженной винтовкой – или, лучше сказать, огнеметом.

Он проследит за ней и даст им эту возможность. Что дальше –кто знает?.. Да и зачем знать? Разве это не испортит все удовольствие?

В тот же день Рэйнберд слетал в Вашингтон, где нашелпредприимчивого адвоката, не гнушавшегося работать дотемна. Он вручил ему трисотни долларов в мелких купюрах. И так, в адвокатской конторе, Джон Рэйнбердуладил немногие свои дела, чтобы завтра быть готовым ко всему.

На столе перед Кэпом как попало лежали телеграммы и деловыебумаги. О них было забыто. Обо всем было забыто, кроме змей и клюшек для гольфада еще того, что он должен сделать без четверти час. Он спустится вниз к ЭндиМакги. Он очень рассчитывал на то, что Энди скажет ему, как поступать дальше.Он очень рассчитывал на то, что Энди устроит все в лучшем виде.

За этой чертой – без четверти час – будущее виделось Кэпубездонной черной воронкой.

Его это не тревожило. Как-то даже легче стало.

Без четверти десять Джон Рэйнберд незаметно проскользнул внаблюдательную комнату – по соседству с квартиркой Чарли. Перед мониторамисидел Луис Трантер, мужчина необъятных размеров, едва помещавшийся на стуле. Застеной, если верить термометру, стабильно держались шестьдесят восемь градусов.Луис полуобернулся на скрип двери и при виде Рэйнберда весь напрягся.

– А говорили, что вы уехали, – сказал он.

– Отмотался, – сказал Рэйнберд. – Учтите, Луис, сегодняутром вы мен не видели.

Луис смотрел на него непонимающим взглядом.

– Вы меня не видели, – повторил Рэйнберд. – После пяти – всечто угодно. Но до пяти вы меня не видели. А если что ляпнете, жирку у васмалость поубавится. Уразумели?

Луис Трантер заметно побледнел. Сладкий пирожок, который онел, упал на наклонную металлическую панель пульта обслуживания. Пирожокскатился и, незамеченный, упал на пол, оставив за собой шлейф крошек. У Луисамгновенно пропал аппетит. Ему приходилось слышать, что этот малый псих, теперьон и сам убедился.

– Уразумел, – прошептал он под прицелом горящего глаза икакой-то жутковатой ухмылочки.

– Вот и хорошо, – сказал Рэйнберд, надвигаясь. Луиспопятился, но Рэйнберд уже забыл про него, сосредоточив все внимание на одномиз мониторов. На экране была Чарли в своем голубом джемпере – как с картинкисошла. Влюбленный взгляд Рэйнберда отметил, что сегодня Чарли не заплелаволосы, и они красиво рассыпались по плечам. Она сидела на кушетке, простосидела. Ни книги. Ни телевизора. Так женщина ждет автобуса.

Чарли, произнес он про себя восторженно, я люблю тебя.Правда.

– Что у нее на сегодня? – спросил он.

– Ничего особенного, – суетливо пробормотал Луис.«Пролепетал» было бы точнее. – Без четверти час идет чистить свою лошадь. Назавтра назначен новый тест.

– На завтра, говорите?

– Да, сэр. – Луис плевать хотел на все тесты, но он подумал,что это обрадует Рэйнберда. Может, уйдет скорее. Вроде бы обрадовало. Вон какухмыльнулся.

– Говорите, без четверти час она идет в конюшни?

– Точно.

– Кто ее сопровождает? Учитывая, что я уже лечу в СанДиего?

Луис тоненько захихикал, почти по-женски, желая показать,что он оценил шутку.

– Ваш приятель. Дон Джулз.

– Он мне не приятель.

– Да-да, конечно, – быстро согласился Луис. – Он... емуприказ показался немного странным, но поскольку сам Кэп...

– Странным? Что ему показалось странным?

– Он, понимаете, должен отвести ее в конюшки и там оставить.Конюхи, сказал Кэп, за ней присмотрят. Они же в этом деле ни бум-бум. Донподумал, что тут можно здорово...

– Ясно. Но разве ему платят, чтобы он думал? А, толстячок? –Он с оттяжкой хлопнул Луиса по плечу. Звук раздался нешуточный.

– Нет, конечно, – ответил Луис, проявив чудесасообразительности. Его прошиб пот.

– Ну, бывайте, – сказал Рэйнберд и направился к выходу.

– Уходите? – Луис не сумел скрыть своего облегчения.Рэйнберд, уже взявшийся за дверную ручку, обернулся:

– Что значит – ухожу? Меня здесь и не было.

– Не было, сэр, – тотчас согласился Луис. Рэйнбердодобрительно кивнул и выскользнул за дверь, прикрыв ее за собой. Несколькосекунд Луис оцепенело смотрел на дверь, а затем с облегчением шумно выдохнул.Подмышки у него намокли, белая рубашка прилипла к спине. Еще через несколькосекунд он поднял с пола пирожок, смахнул с него пыль и продолжил прерванноезанятие. Девочка по-прежнему сидела неподвижно. Чем Рэйнберд – именно Рэйнберд!– сумел приворожить ее, было загадкой для Луиса Трантера.

Без четверти час – прошла целая вечность с тех пор, какЧарли проснулась, – послышался короткий зуммер, и дверь открыл

Дон Джулз в тренировочной бейсбольной фуфайке и заношенныхвельветовых брюках. Он взглянул на нее отчужденно и без особого интереса.

– Пошли, – сказал он.

Чарли направилась к выходу.

День был прохладный, ясный. В двенадцать тридцать появилсяРэйнберд; он с удовольствием шел по еще зеленой траве по направлению кг-образным конюшням с их темно-красными стенами – цвета спекшейся крови – вяркую белую полоску. По небу медленно скользили легкие облачка. Ветерок колыхалрубашку. Если уж помирать, лучше дня не придумаешь. В конюшнях он отыскалкаморку старшего грума. Он показал ему свое удостоверение с грифом"А".

– Да, сэр? – вопросительно посмотрел на него Дрэббл.

– Очистить помещение, – сказал Рэйнберд. – Всем. Пять минут.

Грум не стал спорить или возмущаться, и если он несколькопобледнел, загар скрыл это.

– Лошадям тоже?

– Только людям. Через задний выход.

На Рэйнберде было солдатское хэбэ, которое они во Вьетнамеиногда нызывали «конговкой». Из кармана брюк – огромного, глубокого, с клапаном– он извлек увесистый армейский пистолет. Старший грум воспринял это безудивления, как должное. Пистолет уткнулся дулом в пол.