– Что, сэр, ожидается заварушка?

– Все может быть, – спокойно сказал Рэйнберд. – Пока незнаю. В общем, давай, папаша.

– Надеюсь, с лошадьми ничего не случится, – сказал Дрэббл.На это Рэйнберд улыбнулся, подумав: «Она тоже надеется». Он видел, как онасмотрела на лошадей. Нет, не зря здесь всюду надписи «не курить»: охапки сена,сложенные в простенках, сеновал, заваленный набитыми тюками, и дерево,дерево... только спичку поднеси.

Как на пороховой бочке.

Ничего, с тех пор как он все меньше и меньше стал дрожать засвою жизнь, он сиживал и не на таких бочках.

Опять подошел к выходу и выглянул из-за двустворчатой двери.Ни души. Он повернул обратно, к стойлам, вдыхая сладковатый острый полузабытыйзапах лошадей. Он убедился, что все стойла на запоре.

Затем снова вернулся к выходу. Идут. Двое. Пока еще на томберегу, значит, будут здесь минут через пять. Это не Кэп и Энди. Это Дон Джулзи Чарли.

ИДИ КО МНЕ, ЧАРЛИ, подумал он с нежностью. ИДИ ЖЕ КО МНЕ.

Он быстро оценил взглядом черноту сеновала на верхнем ярусе,подошел к примитивной лестнице – стойке с набитыми перекладинами – и началлегко взбираться наверх.

Спустя три минуты в прохладный полумрак обезлюдевших конюшеншагнули Чарли и Дон Джулз. Они постояли, обвыкаясь в темноте. Рэйнберд держалнаготове «магнум» 357-го калибра, на который он поставил глушитель собственнойконструкции, облапивший дуло, точно невиданный черный паук. Глушитель,собственно говоря, глушил звук лишь до некоторой степени, да и невозможносовсем погасить выстрел из такой «пушки». Когда он первый раз нажмет (еслинажмет) на спуск, раздастся всхрип, второй выстрел сопроводится отрывистымлаем, а дальше – дальше глушитель практически бесполезен. Рэйнберд надеялся,что до стрельбы дело не дойдет, но на всякий случай зажал пистолет обеимируками, направив его так, что глушитель закрывал кружок на груди Дона Джулза.

Джулз настороженно осматривался.

– Вы можете идти, – сказала Чарли.

– Эй! – крикнул в темноту Джулз, не обращая на нее никакоговнимания. Рэйнберд хорошо знал своего напарника. Все по уставу. Комар носа неподточит. Главное – себя обезопасить. – Эй, грум! Кто-нибудь! Я привел девочку!

– Вы можете идти, – повторила Чарли, и вновь Джулз пропустилее слова мимо ушей.

– Стой, – сказал он, беря ее за запястье. – Надо кого-нибудьнайти.

Не без сожаления Рэйнберд приготовился застрелить его. Чтож, Дон Джулз мог бы кончить и хуже. По крайней мере умрет по уставу, во всемсеб обезопасив.

– Я ведь сказала – можете идти, – повысила голос Чарли, инеожиданно Джулз выпустил ее запястье. Не просто выпустил, а отдернул руку, какесли бы схватился за что-то горячее.

Рэйнберд пристально следил за неожиданным развитием событий.

Джулз повернулся к Чарли. Он потирал ладонь – покраснела лиона, Рэйнберд со своего места разглядеть не мог.

– Ну-ка убирайтесь отсюда, – тихо сказала Чарли.

Джулз сунул руку под фуфайку, и Рэйнберд вторичноприготовился его застрелить. Но сначала надо дождаться, чтобы он вытащил оружиеи недвусмысленно заявил о своем намерении увести се обратно.

Не успел он, однако, достать пистолет, как тут же с крикомвыронил его. И попятился, смотря на девочку округлившимися глазами.

Чарли отвернулась, как будто Джулз ее больше не интересовал.Посередине длинного прохода, являвшего собой боковину буквы Г, торчал из стеныводопроводный кран, под которым стояло корыто, до половины наполненное водой.

Над корытом заклубился пар.

Вряд ли, подумал Рэйнберд, это заметил Джулз, неотрывносмотревший на девочку.

– Убирайся отсюда, дрянь такая, – сказала Чарли, – или ясейчас сожгу тебя. Живьем изжарю.

Джон Рэйнберд в душе поаплодировал.

Джулз стоял в нерешительности. Напряженный, голова вперед,глаза бегают по сторонам – ни дать ни взять крыса, готовая к нападению.Рэйнберд был готов, если понадобится, подстраховать Чарли, надеясь, впрочем,что Джулз проявит здравый смысл. Как известно, сила порой выходит из-подконтроля.

– Убирайся, ну, – повторила Чарли. – Иди откуда пришел. Я затобой прослежу. Ну! Выметайся!

В ее голосе зазвенели ноты ярости, и это решило дело.

– Полегче, – сказал он. – Ладно, иду. Но учти, отсюда тебене выйти. Лучше и не пытайся.

Тем временем он протиснулся мимо нее и начал пятиться квыходу.

– Я прослежу, – пригрозила Чарли. – И не смей оборачиваться,ты... какашка.

Джулз уже был в дверях. Он что-то сказал напоследок, ноРэйнберд не расслышал.

– Пошел вон! – закричала Чарли.

Она стояла в дверях, спиной к Рэйноерду, – миниатюрныйсилуэт в обрамлении мягкого солнечного света. И вновь он ощутил приливнежности. Вот, стало быть, где назначено им свидание.

– Чарли, – тихо позвал он.

Девочка вся подобралась и отступила от двери. Она узнала егоголос, он это почувствовал. Так же как почувствовал ярость, мгновенно ееохватившую. Она не подала виду, только вскинулись плечики.

– Чарли, – снова позвал он. – Эй, Чарли.

– Ты! – прошептала она. Он едва расслышал. Где-то под нимвсхрапнула лошадь.

– Я, – подтвердил он. – С самого начала – я, Чарли.

Она резко повернулась и обшарила взглядом уходившие вдальстойла. Нет, она не могла увидеть Рэйнберда, он укрылся за грудой тюков втемноте сеновала.

– Где ты? – возвысила она голос. – Ты меня обманул! Я знаюот папы! Это ты нас тогда, у Грэнтера!.. – Рука ее сама потянулась к горлу, ктому месту, куда воткнулась его стрела. – Где же ты?

АХ, ЧАРЛИ, ТЕБЕ ТОЛЬКО СКАЖИ...

Заржала лошадь – это не было похоже на сытое довольноержание, в нем сквозило смятенье. В ответ заржала другая. Раздался двойной удар– одна из этих чистокровных лягнула дверь задними копытами.

– Где ты? – еще раз выкрикнула она, и тут Рэйнбердпочувствовал, как воздух нагревается. Прямо под ним послышалось громкое ржание– это мог быть и Некромансер, – похожее на женский крик.

После короткого и резкого зуммера дверь в квартиру Энди вполуподвальном этаже северного особняка открылась, и на пороге возник КэпХоллистер. За этот год он стал другим человеком. Тот Кэп, хотя и в летах, былумница, крепкий мужчина с волевым лицом; такое лицо можно увидеть у бывалогоохотника, сидящего в засаде с дробовиком наготове. Этот Кэп передвигался каксомнамбула, волоча ноги. Год назад его волосы были стального отлива; сейчас онипобелели и напоминали старческий пушок. Губы то и дело подергивались. Ноглавная перемена коснулась глаз, в которых появилось недоуменное, какое-топо-детски беспомощное выражение; иногда оно сменялось подозрительностью и почтирабским страхом, когда он озиралс по сторонам. Руки висели по бокам как плети,пальцы бесцельно шевелились. Эхо превратилось в рикошет, который куролесилсейчас в его мозгу, носясь со свистом и набирая все более сумасшедшую,убийственную скорость.