– Возможно, это будет последнее, что ты узнаешь в жизни. Завтра у тебя день рождения, и ты попадешь в проклятый список обреченных.

– И что теперь? Эмигрировать? Забиться под камень? Ты же сама говорила: если убийца решил со мной расправиться, он меня из-под земли достанет. Альба, я готов ко всему. Притворюсь, что меня не задело твое недоверие.

Она посмотрела на меня с обидой и яростью.

– Не понимаю, как работает твоя голова. Любому мужчине польстило бы, если б я за него беспокоилась, а ты предпочитаешь чувствовать себя оскорбленным.

– Я буду чувствовать себя польщенным, когда ты бросишь мужа и уйдешь ко мне! – выпалил я, не сдержавшись. – Не хочу быть для тебя сексуальным приключением на крыше.

– Ты думаешь, я стала бы рисковать работой и репутацией ради обычного сексуального приключения на крыше?

– Обычного? Обычного, ты говоришь? Такое впечатление, что я провел эти последние дни не с тобой, потому что лично для меня это не было обычным.

– Это всего лишь слова. Невозможно спорить с тобой, Кракен, когда ты в таком состоянии. Клянусь, я себе не прощу, если в конце концов ты погибнешь, – сказала Альба, повернулась и молча ушла.

На пробежку я вышел без раздумий, несмотря на жару и риск обезвоживания. Главное – не сойти с ума.

Сойти с ума от чувства вины за смерть Мартины.

От ревности к неведомому мужу Альбы.

От бессилия перед тайной, которая с каждым убийством становилась все более непроглядной.

Язык, которым со мной говорил убийца, был намного быстрее моего, быстрее и непонятнее, словно я принадлежал к низшим существам, прошедшим меньшую эволюцию, и не мог постичь его непостижимый ум.

Я чувствовал себя идиотом.

Мне не хватало данных.

Не хватало деталей пазла.

Выбившись из сил через полчаса напряженного бега, от которого весь вспотел, я взял мобильный и позвонил Аитане, дерматологу и бывшей девушке Игнасио. Она удивилась, вновь услышав мой голос, однако согласилась встретиться около парка Сабальгана.

Я принял душ и оделся, как положено инспектору.

Я увидел ее издалека. Она снова курила, но была без коляски. Даже издалека чувствовалось напряжение ее мышц под платьем, слишком узким для ее фигуры.

– Как дела, Аитана?

– Я рада, что все тогда вам рассказала. Впервые чувствую себя сильной и перестаю испытывать чувство вины из-за того, что они со мной сделали.

– Рад, очень рад. Но… боюсь, мне придется потребовать от вас еще одно усилие.

– Я к вашим услугам, а о чем речь? – Она нетерпеливо закурила новую сигарету.

– Есть свидетели, которые утверждают, что вы были с близнецами в тот день, когда хоронили их мать, донью Бланку Диас де Антоньяна.

Я заметил, как напряглось ее лицо, но она по-прежнему молча шла рядом, глядя перед собой.

– В тот день, когда все разошлись, остались только вы четверо. И возле склепа Унсуэты близнецы избили какого-то юношу. Вы были с ними и слышали разговор. Скажите, что между ними произошло? Почему его избили и бросили в могилу?

– Ничего не знаю, инспектор, – тихо сказала она, бросила окурок на землю и затушила его ногой.

– Тебя никто никуда не собирается втягивать. Ты не сообщница. Парень ничего не заявлял, с тех пор прошло двадцать семь лет, все это давно утратило силу, если тебя это беспокоит. – Я впервые обратился к ней на «ты».

– Говорю же, ничего не знаю.

Я преградил ей путь, не давая сделать шаг.

– Аитана, я чувствую, когда ты врешь. У тебя появляется тик, ты тушишь недокуренную сигарету и закуриваешь новую. В течение нашего первого разговора ты сделала это дважды. При этом все, что ты раньше рассказывала про Игнасио, было в высшей степени положительным.

– Но я больше не хочу про это говорить. Имею полное право молчать.

– Если это препятствует уголовному расследованию, не имеешь… Хорошо, а если я тебе пообещаю, что это не будет фигурировать ни в одном отчете? Что твое имя нигде не будет упомянуто? И про наш разговор никто не узнает? Позволь, я буду откровенен: это единственная нить расследования, которая у нас осталась. Ты хочешь, чтобы это закончилось, независимо от того, кто убийца – Тасио, Игнасио или кто-то другой. Ты уже более двадцати лет молчишь о том, как они с тобой поступили; не настал ли час заявить об этом? Помимо прочего, твои слова могут положить конец их безнаказанности. Разве не за это ты их ненавидела, разве не это разрушило твою жизнь?

Аитана закрыла глаза, на ее лице отразилась покорность.

– Жарко. – Она помахала перед лицом рукой. – Давай присядем на скамейку, я устала. Как бы от твоих расспросов у меня не начались преждевременные роды…

– Честное слово, я бы этого не хотел.

Мы дошли до ближайшей скамейки, спрятанной в тени дерева. Я терпеливо ждал. Было очевидно, что она уже приняла решение и теперь старается собрать воедино воспоминания, которые много лет прятала как можно дальше.

– Не знаю, почему вас так заинтересовала эта история, но случай и правда был невероятный, по крайней мере очень странный. После похорон к нам подошел парень, наш ровесник. Грязный, одет кое-как. Мы решили, что он хочет попросить у нас милостыню. Выглядел живописно, бедняжка. Он направился к Тасио и сказал, что ему надо с ними поговорить, что он тоже сын их матери. Якобы та рассказала ему, что родила его от другого мужчины. И тогда Тасио и Игнасио набросились на него, чтобы заставить замолчать. Их можно понять. Их мать оскорбили возле ее собственной могилы, к тому же они всегда гордились отцом, а также тем, что они потомки работорговца Унсуэты.

– Значит, они бросились его избивать без лишних разговоров?

– Вы не понимаете. Все звучало слишком дико. Он уверял, что они не просто братья, а тройня. Вообразите себе: Тасио и Игнасио, такие холеные, такие элегантные – и парень с волосами морковного цвета, круглолицый и пухлый, утверждающий, что они не просто родные братья, а тройняшки. Это было чудовищным оскорблением. Он коснулся самого святого, влез туда, куда не имел права. Тасио и Игнасио чувствовали себя избранными, особенными; они гордились тем, что так похожи друг на друга. И вот приходит какой-то оборванец и заявляет, что он – один из них. Бредовая история, а тот мелкий мошенник – помоечный стервятник. Все понимали, что он явился за наследством, оставленным матерью. Все это было настолько нелепо, что близнецам было оскорбительно одно лишь предположение, что они ему поверят. Хватило же у парня ума явиться в такой неудачный момент: сразу после похорон матери, которую оба брата обожали… Не подумайте только, что я оправдываю избиение: меня саму удивила их ярость. За все годы, что я их знаю, они ни разу не дрались; они были достаточно разумны, чтобы избегать драк… Думаю, парень нажал на запретную кнопку, к тому же в самый неподходящий момент.