Стирая пальцем слезы на лице моей принцессы, я прошептала:

– Я боюсь остаться одна. Я боюсь, что тогда исчезну.

Разрывающая внутренности паника внезапно улеглась – питон заглотил ответ и улегся на дно души переваривать. Тело заполняла пустота перегоревшей после пожара земли – всё кончено, всё. Надо вызвать такси, поменять билет, выпить. Выпить можно прямо сейчас. В баре нашла коньяк. Золотистая жидкость обожгла пищевод, растеклась по венам, не затрагивая голову. Не помогло. Ничего не поможет сейчас. Заставив себя переодеться в более уместную одежду, я прошлась по номеру, беспорядочно закинула в полуразобранный чемодан банки с лосьонами и косметику и вышла из номера.

Напротив двери, прислонившись к стене, стояла Роуз и смотрела на меня. Как давно она здесь? Безумная радость захлестнула меня – она пришла! А следом нахлынула злость на себя. Ты только что решила покончить со всем, Ева и снова ведешь себя как тряпка! Выдерживая спокойный взгляд Роуз, я ответила деланно безразлично.

– Ты все-таки пришла.

– Ты все-таки удираешь, – так же отстраненно произнесла она и это взбесило меня еще больше.

– Ты должна быть на приеме.

– А ты должна видеть десятый сон в домике в Пасадене, – равнодушный фасад Роуз отваливался кусками штукатурки. Как, впрочем, и мой.

– Я приехала, потому что хотела увидеть тебя.

– А я приехала, чтобы убедиться, что с тобой все в порядке. Майк рассказал мне, что произошло.

Ах ты ж блядь. Ты посмотри-ка, кто у нас здесь такой заботливый. Мне почудился запах паленого – так перегорели мои тормоза.

– Еще скажи, что тебя волнуют моя безопасность! – я начала орать, но Роуз еще держалась.

– Меня волнует это.

Я тут взорвалась. Не думая о том, что говорю, я выпалила несправедливое, колючее обвинение:

– Да хрена с два! Расчетливая бесчувственная сука, ты использовала меня, просто чтобы уколоть Майка!

Роуз вздрогнула и тут же парировала удар. Наступая на меня и тщательно выговаривая каждое слово, произнесла:

– Раз уж мы заговорили о суках, то не я тут сплю с чужим мужем! Или эта неважная деталь как-то стёрлась из твоей памяти?

Она была слишком близко. Я слышала аромат ее кожи – белые цветы и горькие травы. Видела напряженные линии в уголках рта. Красные сосуды в белках глаз. Следы потекшей и плохо стертой туши вокруг век. Кого мы пытаемся обмануть. Мы обе. Она права. Злодейка в этой истории я. Я тоже когда-то это знала. До того, как стало слишком поздно. Еле ворочая языком, выдавила:

– Это …месть, да? Я виновата перед тобой. Я заслужила. Еще на прием ворвалась, все испортила. Прости меня, Роуз. Вы с Майком меня больше не увидите. Я сяду на первый рейс до Лос-Анджелеса, а вы сможете жить как раньше. Я… я никогда не хотела сделать тебе больно.

Безупречные черты Роуз искривились в гримасе страдания.

– Дура. Господи, прости, какая же ты дура.

Она прижалась своим лбом к моему, ее холодные руки обнимали мои щеки, наши смешавшиеся волосы и слезы были жгучими, горькими.

– Ничего уже не будет как раньше. Никогда.

Вольный огонь, что вырвал меня из душных объятий Майка, вдруг скукожился и битым щенком лег у ног Роуз. Я не могу. Я ее люблю.

Соленая вода разъедала губы, склеивала ресницы шипами роз. Я прошептала, захлебываясь словами, задыхаясь от безобразного плача:

– Мишель…

Она покачала головой:

– Нет. Пожалуйста. Не Мишель. Роуз. Для тебя – Роуз.

– Останься со мной.

Она засмеялась и зарыдала, все вместе: жуткий лающий звук, выклевывающий печень.

– Это ведь не я сейчас бегу с бала на корабль, теряя хрустальные туфельки. Глупая девчонка, и как ты себе это представляешь?

– Ты переедешь ко мне в Лос-Анджелес.

– И пусть осыпается прахом этот чертов салон. Хорошо.

– Нет, нельзя. Тогда мы с Маризой переедем к тебе в Нью-Йорк.

– И бросите магазин и Джуда, дом, в котором счастливы, родных, которые так важны для тебя? Я против.

Неотвратимость. Необратимость. Невозможность.

Три слова на «не», обозначающие только одно – конец. Никаким плачем не отменить это, никакими мольбами. Никогда.

– Я сдохну, Роуз. Не смогу без тебя. Я никуда не поеду

Она провела рукой по моей щеке, утирая слезы, как ребенку. Это мало помогло, потому что, глядя на ее такое же мокрое лицо, я лишь заплакала сильней.

– Никто не сдохнет, все будут жить долго и каждый день благодарить ебучую судьбу за то, что подарила нам целый год счастья, – Роуз выпрямилась, ребром ладони провела под глазами, стирая снова размазавшуюся тушь. – Я так точно буду благодарить, –и надломанным шепотом прибавила. – После того, как прокляну.

– Роуз. Мы могли бы…

Она закрыла глаза и с силой вдавила пальцы в ямки на моих плечах.

– Нет. Ни слова больше, Ева, не то я сойду с ума. Мы прекратим это прямо сейчас, нет, я прекращу это прямо сейчас. Каждая секунда промедления лишь причиняет новую боль и добавляет вину. Я не хочу, чтобы ты винила себя.

Медленно она убрала с меня руки. Я замерла, не помогая ей и не противясь, ожидая, когда она отодвинется. Но ее нос касался моего носа, прядь пахнущих жасмином волос щекотала шею, дыхание согревало кожу.

– Поцелуй меня, – прошептала я. – На прощание.

Тонкие пальцы нежно обвели рот, запуская ток по телу. Гладкие губы обхватили верхнюю губу, бархатный язык скользнул в рот – я коснулась его своим, мгновенно отвечая. Мы целовались и целовались, не открывая глаз, не смея обнять друг друга – прощаясь на веки веков, до следующей жизни. Мальчишка-коридорный вышел из-за угла и застыл, уставившись на нас, зачарованный. Мы с Роуз рассмеялись одновременно, и он поспешно сбежал, пристыженный и смущенный.

Роуз прижалась к моей щеке, провела по волосам.

– Мариза. Разреши мне иногда звонить ей. Мне дорога эта девочка. Я не буду спрашивать про тебя, обещаю.

Печально улыбнувшись, я поцеловала Роуз снова: легко, почти целомудренно.

– Мы обе знаем, что этот ребенок болтает как помело, ее и спрашивать не нужно. Хорошо. Разрешаю.

Я погладила Роуз по скуле, поднялась вдоль виска, прочертила линию бровей. – Обещай и ты. Что забудешь меня.

Она усмехнулась почти как раньше в ответ на мою просьбу.

– Чтобы твоя совесть была спокойна? Обещаю, малышка. Говорят, разлука лечит. Через месяц буду угощать коктейлями новую цыпочку.

– Нагло врешь прямо мне в глаза.

Она поцеловала мои веки.

– Вру. Разлука – дрянь. Разлука – калечит. Я буду любить тебя вечно и бесконечно повторять это, хоть ты и не услышишь. Глупая девчонка, ты влезла в мое сердце так, как сама не представляешь и не смей, не смей предлагать, что мне с этим делать. Иначе я сломаюсь.