В ушах зазвенел отвратительный звук бьющегося стекла, протяжный вой рухнувших со стен зеркал. Это было так осязаемо, так больно – мне потребовалось несколько сосущих мгновений, прежде чем я поняла, что стены рухнули не снаружи. Внутри меня.

Он не просто походил на Мейсона. Он был им.

Майк.

Не может быть.

Только так и может быть.

Ева, беги.

Майк заметил меня, его лицо недоуменно дрогнуло, брови сошлись к переносице, в глазах явственно читалось «Что она здесь делает?». Наверное, в эту короткую секунду я еще могла наплевать на приличия и развернувшись, бежать, сверкая пятками, но он инстинктивно подался вперед, мне навстречу, Роуз, удивленная тем, что ее тянут назад, повернула голову…

И в момент, когда наши глаза встретились, я увидела правду. Роуз выглядела обреченной как человек, чей карточный домик, долгое время удерживаемый лишь силой воли, только что рухнул. Но она не выглядела удивленной. Роуз знала всё.

Три шага было до нее, моей горькой сладкой любви, три шага я тонула в зрачках, умолявших «Прости». Моя кровь превратилась в иглы, мысли взорвали сковывающий лед неслучайных совпадений.

Ее приход в магазин через пару недель после моего возвращения из Вашингтона.

То, как тонко она всегда чувствовала, когда отправить неприличное сообщение, донельзя смущавшее меня и заставлявшее вздрагивать от ужаса, что Майк заметит – она не чувствовала, знала наверняка! А Майк? Знал ли он тоже, во что играет?

Забрала Маризу на Рождество – развязала руки мне или своему мужу? А может, они договорились?

Она никогда первая не спрашивала, что я делала на выходных без нее. Никогда. Майк рассказывал? А она? Она рассказывала ему?

«Я никогда его не брошу. Мы друзья»

«Мишель не ревнует меня, никогда»

– Ева, почему ты…, – Майк начал говорить и оборвал себя, перевел взгляд с меня на Роуз, внезапно что-то заподозрив. Все-таки не знал. Хорошо. Я даже не посмотрела в его сторону. Голосом ржавым, как стертая наждачка, произнесла еле слышно:

– Когда ты позвонила мне в первый раз. На заднем фоне звали Мишеля. Это всегда была ты.

Оживленно тарахтел со сцены конферансье, приглушенный свет скрадывал недостатки внешностей и характеров, негромкая музыка обнимала заледеневшие плечи, судьба целовала ледяными губами онемевшие щеки. В блестящих прозрачной завесой глазах Роуз плавилась вина и вечность.

– Это ведь была очередная игра из тех, что ты так любишь? – я зажмурилась, пытаясь уговорить зрачки не лопнуть. – Роуз никогда не существовало?

– Мое второе имя – Роуз, – прошептала она, – я хотела тебе сказать. Хотела сказать сразу же.

Я могла потрогать ее скорбь, выворачивающую в нас обеих смертоносные спирали. Я хотела разорвать ее лживый рот. Я хотела его поцеловать.

– Сказать – что?

Майк. Побледневший до капель пота на висках, он казался в это мгновение мрамором, трескающимся от удара ломом в сердцевину породы. Завязанная в узел дьявольской эмпатии, я приняла на себя и его страдание – мгновенно считавший и расшифровавший наши жесты, он понял все без слов – и не смог принять. Преданный одновременно двумя единственными людьми в мире, от которых он не ожидал удара в спину, он рассыпался, погибал как Ахиллес от стрелы Гектора. Я ничем не могла помочь ему. Я тоже погибала.

Официант, спешивший мимо, навернулся на начищенном паркете, канапе с отвратительным звуком неизбежного увольнения шмякнулись об пол, мальчик, чье будущее было испорчено прямо в эту секунду, смотрел на Роуз глазами жертвенной обезьяны. Какое-то мгновение нам всем казалось, что она влепит ему пощечину, сорвет невыносимое напряжение на парнишке, попавшем под руку, но она сдержалась:

– Как тебя зовут?

– Алекс, миссис Мейсон. Алекс Боулз.

– Ты сейчас уберешь все здесь, Алекс, и до конца вечера я буду наблюдать за твоей работой. А потом мы обсудим этот случай. Понятно?

Часто-часто кивая головой в знак того, что ему все превосходно, изумительно, абсолютно понятно, Алекс исчез из поля зрения, а Майк повторил:

– Что ты должна была сказать, Мишель? – он говорил медленно, с негромким присвистом, как будто ему не хватало воздуха. Я вдруг увидела, какой он старый, какой выжженный. Как глубоко мы его ранили, мы обе.

Роуз на мгновение прикрыла веки. Когда она заговорила, ее голос не дрожал.

– Майк. Вспомни. Ты был сам не свой после той командировки – потерянный, влюбленный – я не видела тебя таким много лет. Рассказывал про необыкновенную девушку, которая тебе отказала – отказала тебе! Я думала, тебя поймали как мальчишку. Я думала, наше партнерство в опасности. Я решила нас защитить, поставить на место девицу, задумавшую откусить слишком большой кусок пирога. Прилетела в Лос-Анджелес, зашла в магазин, рассчитывая найти опытную коварную хищницу… – она осеклась, сделав несколько коротких вдохов, завершила фразу, глядя уже не на Майка, а в мое окостеневшее лицо:

– А нашла Еву.

Майк покачал головой, как будто уговаривал себя не бросаться на жену, не бить. Ярость в его голосе морозными пальцами переплетала вены.

– Она моя. Ты знала это. Ты не смела.

– Я люблю ее, – Роуз почти дрожала, но в ее шепоте не было раскаяния.

– Я тебе доверял. Черт подери, только тебе одной я и доверял, как ты посмела, Мишель!

Они терзали меня. Хотелось выйти из своего тела и сбежать на небеса, вывернуть кожу наизнанку и выдрать колючки, раздиравшие легкие в клочья, разрезать вены, пустить кровь, выпустить боль, терзающую внутренности, выплюнуть душу, застрявшую в горле.

– Мишель, что за херню поют эти твои мальчишки?

Мы все вздрогнули, когда наш треугольник разбил насмешливо-недовольный голос. Говоривший оказался крепким стариком под шестьдесят – орлиные глаза, хищный нос, тонкие губы – он пристально смотрел на нас, что-то высчитывая в уме. Роуз собралась мгновенно, натянула очаровательнейшую из улыбок. Лукаво улыбаясь, взяла мужчину под руку.

– О, мистер Шу, вам не нравится группа? Я нахожу их забавными. Их музыка напоминает мне молодость.

Старик не дрогнул. Высвободив локоть, ворчливым тоном парировал:

– Тогда неудивительно, что мне они напоминают о могиле. Воют, как будто им прищемили яйца – ни одной песни, которая бы мне понравилась! Что прикажешь мне написать в своем обзоре для "Нью-Йорк Таймс"? Хозяйка и мартини были кислыми, а музыка и прием паршивыми?

На лице подруги промелькнула тень паники – ситуация выходила из-под контроля, а она ненавидела не контролировать ситуации.

– Давайте не будем делать поспешных выводов, мистер Шу. Давайте все спокойно обсудим, и я уверена, мы придем к разумному компромиссу....

– Не нравится зависеть от меня, а, Мишель? – старик откровенно издевался. – Не стоило тебе тогда быть такой невежливой. Как все поменялось, правда? Тогда я был в твоей власти, а сейчас ты у меня в плену. Как много, оказывается, могут значить просто слова?