Большую часть пути Алкет проделал, укрывшись заклинанием «фантом», и лишь неподалеку от города прекратил использование ложного образа – маги, коих среди патрулей было лишь немногим меньше, чем воинов, наверняка почувствуют присутствие волшебства. Гард не обольщался – ему удалось отбиться от отряда уставших наемников, но справиться с имперским патрулем будет намного сложнее. Тем более что при первых же признаках тревоги к месту схватки сбежится половина солдат Брона.

Он снова пошел на преступление – с каждым разом это получалось все легче и легче. В этот раз он украл телегу с сеном. И полудохлую кобылку, меланхоличную и ленивую. Своих лошадей пришлось бросить, поскольку ухоженные и сильные кони, привыкшие ходить под седлом, неизбежно привлекли бы излишнее внимание. Можно было бы нарядиться воином – но вряд ли нашелся бы солдат, готовый просто так расстаться со своей амуницией. А убивать Гард не хотел… не то чтобы считал это совершенно недопустимым, но на его руках и так было более чем достаточно крови.

Стража у ворот не обратила особого внимания на крестьянина в изрядно потрепанной одежке, что привез на продажу сено. Гард отдал две медные монеты за проход через ворота и еще пять – за право торговли в столице. Если бы он в самом деле намеревался торговать сеном, то весь доход от продажи этого воза был бы не менее четверти серебряной молнии – эта невероятная, вдвое выше обычной, цена объяснялась военным временем. Но в кошельке Гарда позвякивало золото, и горсть меди его не интересовала, а потому телега была брошена неподалеку от торговой площади.

План проникновения в Святилище был тщательно продуманным – но крайне трудновыполнимым. Никому из простых смертных не дозволялось входить сюда – лишь перед служителями Триумвирата открывались окованные железом двери. Оставалось найти безликого, который одолжил бы Алкету свою маску. Поскольку никто из магов Триумвирата не сделал бы этого добровольно…

Четыре дня Гард кружил по городу, выслеживая одинокого безликого. И нашел…

Алкет неспешно двинулся вперед – чуть прихрамывающей, шаркающей походкой. Он следил за Летраем несколько часов и успел хорошо рассмотреть, как тот двигался. Он помнил его голос – и был уверен, что даже человек, лично знакомый с Летраем, не заметит подмены. Многие из служителей не снимали масок даже среди своих. И никто не вправе потребовать от служителя открыть лицо. Точнее, почти никто.

Он поднял руку и легонько постучал. Ворота распахнулись сразу – четверо послушников, еще не заслуживших право закрывать свои лица, склонились перед обладателем бронзово-серебряной маски. Гард приветствовал их небрежным жестом, но не сказал ни слова – служитель второго круга был слишком важной персоной, чтобы вступать в беседы с низшими – возможно, кое-кто из этих пареньков даже не обладал магическими способностями.

Знакомые лестницы, вырубленные в камне. Знакомые тоннели. Гард шел медленно, стараясь не выходить из образа. Он преодолевал ярус за ярусом, раскланивался с попадавшимися навстречу магами, равнодушно проходил мимо склонившихся послушников. Многие смотрели ему вслед – но никто не решился задать вопрос. Вне всякого сомнения, все в Святилище знают о том, что служитель второго круга Летрай упустил приговоренного к смерти преступника. Кто-то не прочь посмеяться над неудачником, нашлись бы и готовые проявить сочувствие, пожелать ему удачи. Но все встречные молчали.

Самый верхний ярус. Гард усмехнулся, вспомнив, как приходил сюда, окрыленный мыслями о своей избранности. Он думал, что только что услышал голос Эмнаура, и явился сюда, чтобы исполнить свой долг. Так ему казалось.

Вновь, как и в тот раз, густо и протяжно зазвенело бронзовое кольцо. Дверь распахнулась, словно сигнала ждали. Черный балахон, знакомое лицо…

– Служитель второго круга Летрай.

Это не было вопросом. Если кто и помнил все рисунки масок служителей, так это слуга верховного жреца.

– У меня назначена аудиенция, – Алкет говорил с легкой хрипотцой, дыхание было тяжелым, неровным, как и полагалось дышать нездоровому человеку, преодолевшему многоярусную лестницу к самой вершине Скалы.

Слуга некоторое время помолчал, изучая посетителя, затем склонил голову.

– Я знаю. Верховный жрец ждет тебя.

Жестом он предложил гостю войти, аккуратно закрыл дверь, опустил в пазы тяжелый засов. Алкет вдруг почувствовал, как холодок пробежал по спине… двери личных покоев Бороха всегда были закрыты, и все же ему вдруг показалось, что лязг бронзовой пластины – это знак. Знак того, что обратная дорога отрезана.

Прихрамывая, он двинулся к залу, где встречался с Борохом в прошлый раз – и замер, остановленный мягким знакомым голосом.

– Я рад видеть тебя, сын мой.

Алкет склонился перед верховным жрецом. Борох ничуть не изменился – все такое же сморщенное лицо… все такой же добрый взгляд. Скольких людей этот ласковый взгляд сопроводил на смерть?

– Для меня честь… – прохрипел он, напружинивая мышцы и готовясь к прыжку. Сейчас Борох даст знак снять маску, и тогда обман рассеется. А Юрай, несмотря на прожитые годы, остается очень, очень сильным магом. Свои шансы на победу в магической дуэли Алкет оценивал не более, чем один к трем. А потому позаботился о длинном кинжале – если речь пойдет о стали, молодость и сила дадут ему некоторое преимущество.

Но верховный жрец не торопился приказывать гостю открыть лицо. Вместо этого он посмотрел на слугу, улыбнулся уголками сухих губ и мягко сказал:

– Твои услуги мне более не понадобятся. Можешь идти. Наша беседа не предназначена для посторонних ушей.

Слуга дернулся, словно собираясь возразить, но передумал и низко склонился перед хозяином. А затем исчез за одной из дверей.

– Пойдем, сын мой. – Борох повернулся к Гарду спиной и направился в свой кабинет.

Алкет последовал за ним. Сердце бешено колотилось, лоб под бронзовой маской взмок от пота. Ударить кинжалом в спину… как легко. Но он пришел сюда не столько ради убийства – хотя подобный исход представлялся весьма вероятным – но ради ответов на вопросы. Которые еще следовало задать.

Проследовав за Борохом в его кабинет, Алкет подошел было к жесткой табуретке, которую ему было предложено занять в прошлый раз, однако верховный жрец указал на мягкое глубокое кресло.

– Садись сюда, сын мой. Я вижу, раны беспокоят тебя.

– Благодарю, отец мой.

Гард опустился в кресло – и буквально утонул в нем. Тут же встревожился – пожалуй, из такого положения быстро не вскочишь.

– Думаю, мягкая обивка для тебя полезнее, чем твердые доски, – заметил Борох, усаживаясь в такое же кресло напротив. – Но что за раны беспокоят тебя?

– Я… – начал было Алкет, но старик не дал ему закончить.

– Насколько мне сообщили, в той стычке ран ты не получил, сын мой. Чего нельзя сказать о несчастном Летрае. Он хоть жив?

Алкет дернулся было – и вдруг понял, что не может встать. Тонкие металлические прутья, выскользнувшие из подлокотников, надежно удерживали его в сидячем положении. Старик мелко затрясся от беззвучного смеха.