– Гард, Гард… неужели ты думал, что я не узнаю тебя? Летрай на два пальца ниже и заметно уже в плечах. Хотя, признаю, голос ты подделал неплохо. Так ты не ответил на вопрос, блудный сын мой. Летрай жив?

– Думаю, уже нет, – спокойно ответил Алкет. Затем снял маску и небрежно бросил ее на пол. – Кажется, я уже не имею права на нее, не так ли?

– Стало быть, служитель Летрай умер… – задумчиво протянул старик, не отвечая на вопрос, который и не требовал ответа. – Что ж, должен признать, что ты решил за меня эту маленькую проблему. Видишь ли, Летрай допустил оплошность. Непростительную – хотя и вполне предсказуемую. Вероятно, ты считаешь меня негодяем, но даже мне не нравится отправлять на казнь своих детей… особенно если в происшедшем не было их вины.

– Не было вины?

– Я вижу, ты не собираешься кидаться фаерболами. Похвально. – Старик усмехнулся и взял со стола кувшин. – Прости, тебе не предлагаю. Это, знаешь ли, не вино. Просто травяной отвар, весьма полезный в моем возрасте, но вряд ли он придется по вкусу молодому и полному сил мужчине.

Он налил в чашу неприятно пахнущей зеленоватой жидкости, сделал глоток, скривился.

– В жизни так много несправедливого, сын мой. Этот отвар невероятно дорог и столь же невероятно полезен. Он возвращает силы и прогоняет болезни. Почти все болезни… кроме старости. Но, видит Эмнаур, какой же у этого напитка мерзкий вкус. Мда… о несправедливости. Видишь ли, ошибка Летрая не в том, что он допустил твой побег. Нападение наемников было предопределено, но в той схватке ты должен был погибнуть, сын мой.

– Наемники оказались хитрее, чем предполагалось?

Гард внимательно смотрел на старика, надеясь преуспеть в том, в чем до него не повезло преуспеть никому – разгадать мысли Бороха по выражению его лица. Одно он уже понял: наемники действовали отнюдь не по приказу Консула. Деньги за операцию были заплачены Борохом – или кем-то из его посланцев.

– Именно так.

– Зачем вам нужен был мой труп, если меня и так везли на казнь?

– Меня всегда интересовало, – задумчиво пробормотал Борох, – почему люди, которым осталось жить считаные мгновения, так хотят узнать какой-нибудь секрет?

– Быть может, потому, что процесс узнавания секретов требует времени, а время означает продление жизни, – пожал плечами Гард.

Сейчас его не слишком интересовали философствования верховного жреца. Захочет он рассказывать о причинах столь странного замысла или нет – не важно. Алкету нужно было время – и хотя бы малейшая возможность получить свободу. Он ничего не имел против смерти – вступая в Святилище, бывший маг и не рассчитывал выйти наружу живым. Нападение отряда наемников на закованных в сталь имперских воинов выглядело изрядным сумасшествием, но все же имело шансы на успех. Но явиться в одиночку в Обитель, да еще с целью прикончить верховного жреца Триумвирата – это было совершенным безумием. И если на успех основной части замысла призрачная надежда еще тлела в душе Гарда, то сохранить при этом свою собственную жизнь он не надеялся.

Металлические стержни, не дававшие ему встать с кресла, выглядели достаточно прочными. Сталь… ее не согнуть, не сломать. Но так ли надежно само кресло?

– Я не склонен раскрывать свои планы, Гард. Тебе достаточно лишь знать, что ты должен был умереть. И умрешь.

– Может, вы ответите на другой вопрос, отец мой? – Гард был сама вежливость.

– Какой?

– Голос, который я слышал… который счел голосом самого Эмнаура…

– Тебя интересует, кто на самом деле говорил с тобой? Я. Ты удовлетворен? Позволь на этом окончить нашу познавательную беседу. К сожалению, меня ждут дела.

– Меня тоже.

Гард активизировал заготовку – ту, на которую возлагал более всего надежд. «Герой» обрушился на него как жаркая волна, наполнив тело силой, изгнав прочь страх и сомнения. Усталость, бессонная ночь – все это более не имело значения. Гард рванулся с удесятеренной силой, послышался противный хруст, что-то сломалось – то ли кресло, то ли какая-то из его костей. Где-то на задворках сознания вспыхнула искра боли. Когда действие заклинания спадет, боль, возможно, станет невыносимой или даже убьет его – если этого раньше не сделает кто-нибудь другой. Сейчас же это не имело значения.

Со звоном покатился по полу выломанный с корнем стальной стержень. Алкет рванулся еще раз – и почувствовал, что свободен. Руки взметнулись, посылая в старика «стрелу мрака» – достаточно малейшего касания, и дуэль будет выиграна, не успев как следует начаться.

Но Алкету противостоял отнюдь не новичок. Борох уклонился от убийственной атаки, двигаясь при этом ничуть не медленнее самого Гарда. Вероятно, старик тоже активизировал «героя» – и следовательно, теперь они сражались на равных. Правда, это заклинание вполне могло убить дряхлое тело верховного жреца.

Кабинет горел. Драпировка на стенах – неброская, но очень дорогая ткань – сворачивалась и опадала хлопьями сажи. Язычки пламени резвились на пушистом ковре, часть мебели уже превратилась в обломки, а остальную в скором будущем ждала та же участь. Поединок двух магов, использующих заклинание «герой», неизбежно сопровождается разрушениями – скорость реакции противников возрастает настолько, что уклониться от полета огненного шара или даже от стремительного росчерка айсбельта не представляется слишком уж сложным делом. А не уклониться – так подставить «щит», заставляя боевое заклинание рассыпаться веером ледяных осколков или быстро гаснущих искр.

Гард понял, что дальнейшая магическая дуэль не имеет смысла. Он не мог зацепить Бороха, но и старик неизменно промахивался, оставляя очередную подпалину на стене или на полу. Алкет схватился за кинжал, понимая, что только сталь может помочь ему – старейший маг Триумвирата был слишком опасным противником. Его пальцы сомкнулись на перевитой кожаным ремешком рукояти – и в то же мгновение огненная стрелка мазнула по тыльной стороне ладони, заставив кожу мгновенно обуглиться. Боли он почти не чувствовал – но рука дернулась, и оружие упало на ковер. На какое-то мгновение Алкет утратил осторожность – и эта заминка стала для него роковой.

Комнату заполнял удушливый дым. Старик в закопченном, местами обожженном балахоне стоял, опершись о край покосившегося стола и тяжело, надсадно кашлял. По его щекам бежали слезы. Не от жалости к телу отступника, неподвижно лежавшего у его ног. И даже не потому, что другое тело, в длинной черной рясе, свернулось калачиком у расщепленной двери в кабинет. Фаербельт, предназначавшийся Гарду, ударил в горло верного слуги, прибежавшего на помощь хозяину, и тот упал, даже не вскрикнув.

Жалость давно не посещала Юрая Бороха. Человек, сумевший пройти путь от рядового послушника (ибо карьеру в Триумвирате невозможно было сделать, опираясь на протекцию, золото или иные недостойные методы, здесь ценились лишь истовость в вере и магический талант) до высшей ступени в иерархии самого могущественного магического сообщества Гурана, не должен прислушиваться к голосам жалости, сострадания или совести. Борох десятки и сотни раз жертвовал людьми – соратниками, противниками и просто случайно оказавшимися под рукой. Ради великих целей – и ради малых, незначительных побед. Он не жалел о тех, кого обрек на смерть, и тех, чья жизнь обрывалась по воле случая, не жалел тоже. Разучился. Давно.