– Какие? – машинально спросил Володя и тут жеосекся.

Чего она городит? Ее послушать, так получается, что онспециально с Белоноговым и его дружками якшается, чтобы папа на него вниманиеобратил? Да плевать он хотел на это внимание! Сто лет без него прожил – идальше проживет.

– Какие? – повторила Мордасова Володинвопрос. – Я тебе скажу какие. Ты фильм «Место встречи изменить нельзя»видел?

– Ну а то, – ухмыльнулся Володя. – Кто ж егоне видел?

– Тогда назови мне правила Глеба Жеглова. Хотя бы те,которые помнишь.

Оказалось, что Володя не может назвать ни одного и вообще струдом припоминает, что в фильме шла речь о каких-то правилах.

– Эх ты! – рассмеялась Мордасова. – Нупомнишь, Жеглов учит Шарапова, как надо со свидетелями разговаривать, иобъясняет, что для того, чтобы расположить человека к себе, надо с нимразговаривать о том, что ему интересно, а для любого человека интереснее всего– он сам. Спроси, говорит, человека об нем самом – и он твой со всемипотрохами. Ну, вспомнил?

– Вспомнил, – кивнул Володя. – И чего?

– А того, – она почему-то рассердилась. – Воттебе обидно, что отец ничего у тебя не спрашивает и жизнью твоей неинтересуется. А ты о его жизни много знаешь? Ты сам-то его жизньюинтересуешься? Ты вот хочешь, чтобы он на тебя внимание обращал, а ты сам-то нанего внимание обращаешь?

– А чего его жизнью интересоваться? – грубоответил он. – И так все ясно. Спит, ест, работает в колхозе, пьет. Всеизвестно.

– Он рисует, – напомнила инспектор. – Ипишет. Что? Что он рисует? Что пишет?

– Не знаю, – пожал плечами Володя.

Мордасова откинулась на ветхом стульчике, который под еемассивным телом натужно скрипнул.

– Интересное кино, – протянула она. – Ты чтоже, рисунков не видел?

– Нет. Папа не показывает.

– И в тетрадки к нему не заглядывал?

– Нет. Это же его тетрадки.

– Неужели не любопытно?

– Не-а.

– Вот. Об этом я тебе и твержу битый час, –удовлетворенно констатировала Мордасова. – У тебя нет к отцу нормальногочеловеческого интереса, а ты хочешь, чтобы он, со своей стороны, к тебе этотинтерес испытывал. Несправедливо. Короче, друг любезный, я тебе сказала – тыменя услышал. Пьянки твои и гулянки вместо учебы ни к чему дельному неприведут. Хочешь наладить отношения с отцом – поинтересуйся его творчеством,поговори с ним об этом.

– Так он и скажет! – фыркнул Володя. – Ага,ждите.

– А ты, можно подумать, маленький, – инспекторукоризненно покачала головой. – Открой тетрадочку да посмотри сам. Ты ужевзрослый, вполне разберешься, о чем там речь, что твоего отца волнует, о чем ондумает. Вот об этом с ним и разговаривай. Рисунками поинтересуйся, погляди, чтона них. Если боишься, что не поймешь, – приходи ко мне, вместе обсудим иподумаем.

Только спустя много лет, уже работая в милиции, ВолодяЮрцевич понял подоплеку этого разговора. Всевидящее око КГБ не желало упускатьиз поля зрения пусть и бывшего (а кто его знает? может, и не бывшего), новсе-таки диссидента. Конечно же, комитетский оперативник, обслуживающий тотрайон, где находился колхоз, присматривал за Сергеем Дмитриевичем Юрцевичем,контактировал с соседями, собирал информацию, узнал про рисунки и тетрадки идал задание местной милиции при случае поинтересоваться, что там и как. Всельской местности работать трудно, это вам не город с многоэтажными домами иполной анонимностью, в городе вскрыть квартиру и сунуть нос в чужие рукописи –дело плевое, никто и не увидит, а если и увидит, то внимания не обратит,поскольку соседей, как правило, в лицо не очень-то знают. А на селе попробуйсунься в отдельно стоящий дом! Тебя тут же человек десять заметят и тревогуподнимут. Так что пришлось действовать через сына.

Со свойственной шестнадцатилетнему парню уверенностью в том,что все взрослые – придурки, Володя тогда твердо решил, что Морда – дуранабитая. Он пьет вино и болтается с Белоноговым потому, что ему это нравится, авовсе не для того, чтобы отец обратил на него внимание. И вообще, что онапонимает в жизни, эта корова, поперек себя шире? И уж конечно, он ни за что нестанет докладывать ей о содержании отцовских тетрадей и папок с рисунками, даеще и советоваться. Еще что выдумала! Тоже мне, советчица!

Но сказанные Мордасовой слова упали, как оказалось, наблагодатную почву и очень скоро пустили ростки. Вероятно, она была не так уж инеправа, когда пыталась объяснить задержанному за групповую драку Володе Юрцевичуистинные причины его изменившегося поведения. О том, чтобы заглянуть вотцовские папки и тетради, Володя подумывал все чаще и чаще. И наконец решился.

Лучше бы он этого не делал… Все рисунки оказались портретамиживущих в Москве сыновей, Саши и Андрюши, и еще какой-то девушки, пухлощекой, сочаровательными ямочками, улыбчивой и ясноглазой. Володя почему-то сразу понял,что это та женщина, которую любил отец и которая родила близнецов и умерла. Наотцовских рисунках отчего-то выходило, что у Саши взгляд был точно таким же,как у девушки, открытым и радостным, а вот Андрюша смотрел грустно и задумчиво,точь-в-точь как папа на той фотографии, которую Володя когда-то взял с собой издома в интернат и на которую каждый день смотрел. Надо же, как странно, братья– близнецы, а он так легко различает их. Разве так бывает?

Там же, в папке, обнаружились и фотографии мальчиков. Наодной они были совсем маленькими, лет шести, на другой – нынешние, такие,какими их видел сам Володя, когда по поручению отца в очередной раз ездил вМоскву. Наверное, папа их тайком сфотографировал. И ни одного рисунка спортретом мамы или самого Володи.

Скрипнув зубами, чтобы не завыть от обиды, он завязалленточки на папке, положил на место и открыл одну из тетрадей. Стал читать красивыйчеткий отцовский почерк и долго не мог понять, что это. «Дорогая моя Наденька,хочу снова поговорить с тобой…» «Милая моя Надюша, как же я стосковался безтебя!» «Наденька, любимая моя, мне сегодня приснился страшный сон…» На дневниккак-то мало похоже, а уж тем более на роман из жизни зэков. Господи, да это жеписьма той женщине, матери Саши и Андрея. Женщине, которая умерла шестнадцатьлет назад. Отец называл ее имя: Надежда. Надежда Филановская.

Истина открылась ему внезапно, и Володя в один миг повзрослелна несколько лет. Его отец – сумасшедший. Он свихнулся на своей Наденьке исвоих сыновьях. Он живет в выдуманном мире, где рядом с ним – его семья, еголюбимая женщина и его обожаемые мальчики, их общие дети. И не нужно сердитьсяна него за то, что он не замечает Володю, потому что бессмысленно сердиться насумасшедших, они же как неразумные дети. Их надо любить, заботиться о них,опекать. Папа ни в чем не виноват, он просто сошел с ума. Если кто и виноват,так это Филановские. Почему они не отдали маме мальчиков, когда она просила обэтом? Папа рассказывал, что, когда его в первый раз посадили, мама приходила кФилановским и просила отдать ей близнецов, обещала вырастить их и воспитать какполагается. Почему они не отдали? Братья выросли бы вместе, у мамы с папой былобы трое детей, и папу бы не посадили снова, и мама не начала бы пить и непогибла. А если бы папу все-таки посадили, то уж трое-то детей всяко удержалибы маму, с ними было бы столько хлопот, что до пьянства руки бы не дошли. И ужв любом случае папа не сошел бы с ума.