В тот момент Володя Юрцевич был свято уверен в правильностисобственных логических построений. И именно в этот момент начала вызреватьобъемная и наполненная ненавистью идея мести семье Филановских.

Дело шло к выпускным экзаменам, но за год, проведенный вобществе Лешки Белоногова и его компании, учеба оказалась запущена до такойстепени, что поправить уже ничего было нельзя. Володя клял себя последнимисловами за то, что не пошел после восьмого класса в ПТУ. Не послушал быучителей, хором предрекавших ему золотую медаль и поступление в любой институтбез вступительных экзаменов, не остался бы доучиваться в десятилетке – сейчасуже был бы с профессией в руках и мог бы деньги зарабатывать и нормальносодержать отца и себя. А какая ж теперь медаль? И об институте речи нет, кудаему с такими знаниями и оценками, за оставшееся время упущенное ни за что ненаверстать. Значит, придется после окончания школы побыть разнорабочим с годик,а потом в армию забреют. Конечно, если бы отец оформил инвалидность попсихзаболеванию, то единственного сына, может быть, и не забрали бы на двагода, но об этом и речи не шло. Володя не мог сказать отцу: папа, тысумасшедший, пройди комиссию и получи документы о том, что ты нуждаешься вуходе. Сумасшедшим быть стыдно, и невозможно даже подумать о том, что веськолхоз будет этой постыдной тайной владеть. Пусть думают, что скотник СергейДмитриевич Юрцевич, он же Митрич – просто тихий алкаш, бич – бывшийинтеллигентный человек, безобидный и безвредный, никому в пьяном угаре морду небьет, агрессивным не становится, а просто рисует что-то там такое, пишет иложится спать. А то, что замкнутый и неразговорчивый, – так это характертакой. Жизнь сильно била – вот и сломался человек.

В армию Володя ушел с весенним призывом 1987 года. Попросилсоседей присматривать за отцом, те обещали помочь, если что. Ни на что ненадеясь, он на второй месяц службы написал домой письмо, просто так написал, отскуки. Все писали, кто родителям, кто – любимым девушкам, кто – друзьям, и емуне хотелось объяснять, почему он никому не пишет, вроде ведь не сирота. Ксвоему немалому удивлению, довольно скоро получил ответ, короткий инейтральный, без малейшего намека на теплоту родительских чувств, но Володястрашно обрадовался. Может быть, разлука расставит все по своим местам, отецсоскучится, поймет, как ему недостает сына, именно этого сына, а не тех далекихполузнакомых парней с улицы Горького…

Через два года он вернулся и понял, что ничего неизменилось. Он напрасно надеялся и мечтал. Отец по-прежнему пил, рисовалкарандашом портреты, писал письма Наденьке. О том, что сын должен вернуться изармии, он и думать забыл.

* * *

В 1989 году люди кидались зарабатывать, кто как может. КооператорАртем Тарасов, например, заработал столько, что собрался заплатить партвзносы вразмере миллиона рублей, о чем надсадно кричали все газеты. Бывший дружбан ЛехаБелоногов от армии открутился, у него обнаружили множество каких-то болячек, втом числе и туберкулез, который совершенно не мешал ему вертеться и делатьденьги. Он «варил» джинсы, которые ловко шила его старшая сестра, и продавал вМоскве за поистине бешеную по тем временам цену. Вернувшемуся из армии ВолодеЮрцевичу он предложил войти в дело.

– У тебя соображаловка пашет, – коротко объяснилон собственные мотивы. – Расширяться надо, бабок не хватает. И рожа у тебяблагообразная, тебе легче будет договариваться и решать вопросы.

Присмотревшись к тому, как у Белоногова поставлено дело,Володя понял, что его сестра – портниха, что называется, от бога, и тратить ееталант на банальные штаны, которые строчатся по одному лекалу, это все равночто заколачивать гвозди калькулятором.

– Видак можешь достать? – спросил он Леху.

– На кой? – тот блудливо ухмыльнулся. –Порнуху смотреть? Или ты видеосалон решил открыть? Так имей в виду, это полеуже вспахано, этим у нас такие крутые ребята занимаются, что нам туда и несунуться. Враз ноги поотрывают.

– Дурак, – беззлобно ответил Володя. – Нуженвидак и несколько американских и французских фильмов, лучше про любовь-морковь,только не исторических, а из современной жизни. И не труха какая-нибудьсемидесятых годов, а новье. Сможешь?

– Да легко. Только объясни, зачем.

– Объясняю. «Варенки» сегодня только ленивый не делает.Их в Москве на рынке столько, что расширяться невозможно. Нужно шить модельныешмотки, такие, как в западном кино. Твоя сеструха сможет, я уверен, надо толькомодели посмотреть. Опять же, можно было бы достать журналы, но по журналам шить– умных много, а надо придумать такое, чтобы мы с тобой в этом поле однисидели. Надо шить женские тряпки именно такие, какие бабы на видеокассетахвидят, понял? Или мужские куртки и рубахи, как в крутых боевиках. Стильно.Рекламу делать на этом. Блузка как у героини в фильме «Долгий поцелуй», платьекак в фильме «Увядшая роза». Бабы купятся. Я бы делал ставку именно на них, ане на мужиков, мужики все-таки в основной своей массе к тряпкам равнодушны.Джинсу они покупают с удовольствием, но в какой куртке был Сталлоне или КуртРассел, никогда в жизни не вспомнят. И потом, джинсы – они и есть джинсы, онина вид одинаковые, а зачем человеку пять одинаковых штанов? Он максимум двепары приобретет – и доволен, а блузок и платьев может быть десять, пятьдесят,сто, и их никогда не будет много. Тут можно расширяться до бесконечности.

Леха подумал немного и одобрительно кивнул:

– Голова. Думаешь, сеструха моя справится? Она, кромеджинсов, ничего не шила, вообще-то…

– Да много ты понимаешь! Не шила она, как же. А то, вчем она ходит, кто шил? Неужели в магазине куплено?

– Да нет, это она сама, – растерянно подтвердилБелоногов. – Я как-то не думал…

– Ну правильно, ты не думал. Теперь думай.

Через неделю сестра Белоногова сидела перед включеннымвидеомагнитофоном и быстро срисовывала модели, в которых щеголяли голливудскиеактрисы, еще неделя ушла на поиски по всей Москве подходящих тканей. Черезмесяц Леха Белоногов и Володя Юрцевич повезли в столицу первую пробную партию,которую сдали постоянному покупателю в коммерческую палатку возле Киевскоговокзала. Покупатель немало удивился, но товар взял, заплатив по минимуму:неизвестно еще, как пойдут эти блузки и юбки. Леха приуныл, он был уверен, чтоновые модели не только с руками оторвут, но и денег отвалят побольше.

– В следующий раз на Рижский повезем, – угрюмозаявил он, потягивая пиво из высокой кружки, – у меня там тоже завязкихорошие.

Однако поздним вечером того же дня Лехе домой позвонилторговец с Киевского и поинтересовался, когда будет новая партия, ибо сегодняшнююразобрали в течение двух часов. Как оказалось, Володя Юрцевич попал точно вцель.

Через некоторое время у них уже была собственная палатка наРижском рынке, вместе с сестрой работали еще четыре швеи, а товар возили вМоскву на новеньких «Жигулях». Спустя еще полгода Володя понял, что это не длянего. Слишком много поборов, слишком за многое приходится платить, слишкомчасто «наезжают» братки, требующие, чтобы с ними «делились», слишком рискованноустраивать «разборки». Деньги, конечно, рекой текут, но и убить могут в любоймомент и не за понюх табаку. А как же отец? Беспомощный, неприспособленный,тихий сумасшедший, он же совсем пропадет без сына. Да, пока что он вполнесохранный, если не считать портретов и писем, сможет и продукты купить, и едуприготовить, и постирать, и с работой справляется, но ведь ему уже кшестидесяти катит, выпрут через четыре года на пенсию – и что? Как он будетжить? А вдруг мозги у него совсем откажут? Леха, что ли, Белоногов будетсодержать Володиного отца? Как же, дожидайся. Нет, рисковать нельзя, хотя изаманчиво, уж больно заработки хорошие, вот уже Володя и машину купил, ещенемного – и можно подумать о перестройке дома. Но зачем отцу хороший дом, еслион будет жить в нем один и некому будет о нем позаботиться? Кооператоровубивали каждый день, и каждый день мог стать последним в жизни Володи Юрцевича.