– А во что же вы, к примеру, верите? – спросил Ицхак безо всякой иронии – можно сказать, деловито. Словно хотел изучить систему координат оппонента для большей эффективности переговоров.

– В себя.

Ицхак удивился.

– Вы что же, сами себя родили?

Вопрос застал Кучника врасплох, тем более что требовал развернутого ответа. Ицхак же, воспользовавшись паузой, быстро вернулся к Фролову и предмету разговора.

– Давайте будем говорить, как взрослые люди: деньги в наше время – это не совсем те деньги, которыми они были еще три месяца назад. Точнее, совсем не те. Поэтому я предлагаю хороший гешефт. Вы мне эту никчемную маленькую фляжку, а я вам две полновесные пачки отличных немецких сигарет.

– Нашел дураков, – хмыкнул Кучник. – Твои полновесные пачки скурятся через два дня, а никчемная фляжка останется.

– Молодой человек, – покачал старик головой. – Если бы заранее знать, что останется, а что нет… Ну, хорошо. Подождите.

Проявив неожиданную для своего возраста прыть, он скрылся где-то в зарослях папоротника, а затем появился с нахлобученной на голову немецкой каской. Вид у него был в ней, мягко говоря, идиотичный.

– Вот! Это же не каска, а сказка! Настоящие доспехи! В такой и под авиабомбу встать не страшно!

И он хлопнул себя ладонью по каске – видимо, имитируя удар авиабомбы.

– Наденьте, наденьте, – сказал он, нахлобучивая каску на Фролова. – Отрываю от сердца. Боже, как она вам идет! Вы как будто в ней родились! А теперь смотрите…

Он снял каску с той же скоростью, с какой секунду назад надел.

– Видите, она очень удобна как котелок. В ней нет ни одной дырочки. Можно нести воду, делать суп, варить картошку… В нее можно складывать патроны. Можно подкладывать под голову на время сна. На ней можно сидеть…

Ицхак так увлекся, что понес откровенную чушь. Вроде того, что каской можно отбиваться от фашистов, ловить рыбу и грести как веслом. С его слов выходило, что ценнее каски в мире нет предмета.

Неизвестно, чем бы закончилась эта торговля, если бы на поляне не появился Абрам – высокий, короткостриженый и заросший щетиной мужчина лет сорока пяти. На нем была военная гимнастерка и хромовые сапоги, придававшие его фигуре командирский лоск на фоне одетых в «домашнее» партизан. Вид у него был, правда, не очень доброжелательный. Чему способствовал рыжебородый, который семенил рядом и усиленно нашептывал что-то командиру.

Поняв, что не уложился в отпущенное время и сейчас будет точно не до него, Ицхак явно расстроился. Но, отходя, успел сказать:

– Я даю вам время подумать.

Фраза прозвучала многозначительно, словно жизнь пленных была в руках Ицхака.

Яша, который не принимал участия в переговорах по поводу фляжки, вытянулся в струнку, едва заметил фигуру командира.

– Только не говорите, что вы дезертиры, – тихо сказал он пленным. – Для Абрама нет врагов злее.

– А мы и так не дезертиры, – буркнул Кучник.

– Про Минск тоже не говорите. Абрам не любит названия городов, где никогда не был.

– Хорошо.

– И Михалюка не упоминайте.

– А кто это?

– Командир партизанского отряда на той стороне. Абрам не любит Михалюка.

– А ваш Абрам хоть что-нибудь любит?

Яша на секунду задумался, после чего решительно мотнул головой:

– Нет.

В этот момент к ним и подошел командир.

– Шалом, – кивнул он пленным.

Испугавшись, что Кучник его опередит и все испортит, Фролов быстро выпалил:

– Я – Фролов, он – Кучник. Кинорежиссеры. Идем через линию фронта к своим.

– Унд вос зол их дамит? – повернулся Абрам к рыжебородому Гаду.

– Э нет, – влез Кучник. – Так не пойдет. Идиш-шмидиш, вос, дос… Давайте нормальным языком. А то мы тут стоим, ничего не понимаем в вашей абракадабре.

Фролов мысленно чертыхнулся, подумав, что ему везет на спутников. И Никитин, и Кучник были в чем-то схожи: башковиты, говорливы, неплохо ориентировались в ситуации. Но если Никитин мог найти общий язык с кем угодно (да и с этими бы нашел – даром, что русский), то Кучник умудрялся портить отношения на ровном месте.

Абрам, к счастью, не обиделся.

– Между прочим, мы находимся на территории Белоруссии, – сказал он на чистом русском языке, хотя и с легкой украинской мелодикой. – А на гербе Белорусской Социалистической Республики написано «Пролетарии, всех стран соединяйтесь!»

– И что?

– А то, что один из четырех языков, на котором это написано, – идиш. Так что «абракадабра», как вы изволили выразиться, есть официальный язык республики. Но если вам так интересно, что я спросил… я спросил, что мне с вами делать?

– Накормить и отпустить, – быстро подсказал Кучник.

– Ладно, – неожиданно согласился Абрам и собрался уходить.

У Фролова отлегло от сердца. Но тут рыжебородый что-то шепнул командиру, и тот замер.

– Так вы – дезертиры? Дезертиров я расстреливаю.

Он глянул на Яшу и мотнул головой.

– Расстрелять.

– Эй-эй! – встрял Кучник. – Какие еще дезертиры?! Ни формы на нас, ни оружия. Кто ж так бежит из армии?!

– М-да? – задумался Абрам и поглядел на рыжего, как бы советуясь. – Ну ладно. Отменяем расстрел.

Легкость, с которой командир назначал и отменял расстрелы, несколько озадачила пленных.

– Слава богу, – успел выдохнуть Кучник.

Но тут Абрам задумался и поморщился.

– Нет, придется расстрелять. Гад вас сюда привел – значит, показал, где мы прячемся. Военное время, сами понимаете.

– Вот же ж гад! – вокликнул Кучник безо всякой иронии, но рыжебородый, который и без того точил зуб на Семена, вздрогнул.

– Да мы никому не скажем, – попытался исправить ситуацию Фролов. – И вели нас в полной темноте.

– Да? – хмыкнул командир. – Ну тогда не будем расстреливать.

Опешив от очередного витка волюнтаризма (который, судя по всему, был основным жизненным принципом Абрама), пленные переглянулись, но тут снова встрял рыжебородый. Причем встрял на русском – явно затем, чтобы его поняли.

– Мы их в березняке взяли – наверняка, из отряда Михалюка.

– Михалюка? – нахмурился Абрам и цокнул языком. – Тогда придется одного расстрелять.

– Какого к черту Михалюка?! – возмутился Кучник. – И что значит «придется»? У вас что, прям-таки и выбора нет?! И почему «одного»?

– Можем обоих, – пожал плечами Абрам.

Тут только Фролов, наконец, связал воедино историю со вчерашними партизанами и абрамовский отряд. Те, видать, и были михалюковцы, раз так недобро отзывались об абрамовцах. Он ткнул локтем Кучника. Но тот уже и сам догадался.