тебя получится зафиксировать все это в книге, это станет поддержкой для стольких женщин! — Юса подняла на меня серьезный взгляд. — В такой книге будет гораздо больше ценности, чем в каком-нибудь унылом романчике. Нет-нет, я не говорю, что твои романы унылые, просто… это будет настоящая книга силы для современных женщин. Это будет конкретная помощь. Что-то вроде дорожной карты. В конце концов, это будет свет надежды! Доказательство того, что иметь партнера совершенно не обязательно. Женщина может сама решать, рожать ей или нет.

Я вдруг поняла, что киваю в такт ее словам. Сэнгава тоже кивала. Юса, горячо поддерживая меня, поделилась своим опытом беременности и родов. Рассказывала про токсикоз, про схватки, про давление общества — даже Юса, несмотря на свои стальные нервы, временами едва выдерживает. Но дети — это чудо, продолжала она. Неловко говорить такое вслух, но до рождения дочери она даже не представляла себе, что такое любовь. А теперь открыла для себя целую вселенную. А что, если бы ей не достался этот драгоценный дар? Одна эта мысль приводила Юсу в ужас. Нет в мире ничего прекраснее, чем материнство, говорила она со слезами на глазах, а я слушала как завороженная.

Потом мы снова принялись за карри, а для Куры Юса слепила три маленьких онигири. После еды я снова пошла в комнату с татами, чтобы поиграть с Курой на игрушечном пианино, а Сэнгава с Юсой заговорили о работе.

— Нам, наверное, пора закругляться, — в какой-то момент сказала Сэнгава. Было восемь вечера. — Завтра все-таки рабочий день. Да и Куре, наверное, с утра в садик. А ее ведь еще купать…

Мне хотелось еще хоть чуть-чуть посидеть с Курой, но, услышав слово «садик», я сдалась. Выпила я немало и определенно была пьяна, но не это заставляло мое сердце биться быстрее. Такого душевного подъема я не ощущала, пожалуй, ни разу за последние десять лет. «Мне прямо полегчало, правда! Спасибо, спасибо тебе!» — повторила я бессчетное количество раз, прощаясь с Юсой.

Ночной майский воздух ласкал кожу. Настроение у меня было прекрасное. Непонятная сила поднималась снизу живота, наполняя меня легкостью, так что я, казалось, вот-вот взлечу, как воздушный шарик. Мне вдруг вспомнился персонаж Маркеса, терзаемый подагрой патриарх, чей стон боли превращается в арию, звуки которой разлетаются над гладью Карибского моря. Я чувствовала то же самое, только вместо боли испытывала столь же сильное восторженное чувство. Я тоже смогу, нет ничего невозможного, неважно, от кого этот ребенок, я его рожу, и он будет моим… Впервые в жизни я ощущала себя по-настоящему всесильной.

— Чувствую себя героем Маркеса, — вдохновенно проговорила я, обращаясь к Сэнгаве, которая шла рядом.

— Маркеса? — сухо переспросила она. — При чем тут Маркес?

Дальше до станции мы шли молча. Между нами повисла неловкость. Возможно, Сэнгава обиделась на то, что Юса так резко ей возразила. Но я решила не обращать на это внимания. Ведь у меня перед глазами простиралось Карибское море, и я явственно ощущала, что у моего сердца вот-вот вырастут большие белоснежные крылья и оно воспарит над этими лазурными волнами, а вместе с ним и я. Дойдя до станции, я наскоро попрощалась с Сэнгавой и уже отправилась к турникетам, когда она меня окликнула:

— Нацумэ, насчет того, о чем мы сегодня говорили…

Я обернулась.

— Думаю, вы и сами понимаете, что слова Рики не стоит принимать всерьез. Она была пьяна в стельку, да и вообще любит спровоцировать, а потом уйти от ответственности.

— Это вы насчет ребенка? — уточнила я. — А мне показалось, она говорила вполне разумные вещи.

— Ох, не смешите меня! — с издевкой вздохнула Сэнгава. — Какой еще банк спермы? Вы в своем уме? Это какая-то ненаучная фантастика.

Я почувствовала, как к щекам приливает жар.

— И гадость к тому же, — бросила Сэнгава. — Хотя дело ваше. Можете рожать сколько угодно, если вам приспичило.

Сглотнув слюну, я ответила:

— Ну раз мое, так и не лезьте в него!

— Лучше скажите, как продвигается ваш роман? — фыркнула Сэнгава. — Разве человек, который не в состоянии нормально выполнить свою работу и сдержать обещание перед людьми, сможет забеременеть, родитьцц и воспитать ребенка?

Я молчала.

— Естественно, не сможет, — рассмеялась она. — Взгляните уже на себя со стороны. Ваш доход, работа, уровень жизни… А ведь в наше время даже двоим работающим родителям нелегко растить ребенка! Вы же в курсе? И вообще, даже если допустить, что Рика права, вы ведь не Рика. Ей, возможно, такое по плечу: у нее огромные тиражи, о деньгах можно не беспокоиться. К тому же она хоть и говорит, что мужчины ее не интересуют, но стоит ей передумать, и от них не будет отбоя. А вы? Вас никто не знает, никакой уверенности в завтрашнем дне. Вы ленивая, безалаберная сочинительница, которая даже свое обещание сдержать не в состоянии. Вам до Рики как до Луны.

— Надо же, — с трудом выговорила я. — И это говорит мне человек, который не знает обо мне совершенно ни-че-го!

Повисла пауза.

— Может быть, я действительно чего-то о вас не знаю, — наконец проговорила Сэнгава, кивая в такт своим словам. — Зато я знаю, что у вас есть талант. В этом я абсолютно уверена. И все, что я хочу сказать, это то, что перед вами сейчас стоят более важные задачи. Что вам следует направить свою энергию в другое русло. Нацуко, дорогая, ну допишите уже свой роман! Я же вас специально дразню, чтобы вы разозлились и сделали это наконец.

Сэнгава сделала шаг ко мне. Я инстинктивно отпрянула.

— Нацуко, вы же писатель! У вас есть способности. Поверьте, у всех бывают периоды, когда не пишется. Главное — держаться за историю, которую вы придумали, не бросать ее. Я хочу, чтобы вы полностью отдались своему роману. Вы же так стремились стать писателем, потому что для вас писать — это важно, разве нет?

Я разглядывала закругленные мыски туфель Сэнгавы. Мне было нечего ей сказать.

— Почему вы так зациклились на детях? Это совершенно не ваш уровень. Пожалуйста, Нацуко, соберитесь! «Я хочу иметь ребенка» — это так банально. У действительно великих писателей не бывает детей — ни у мужчин, ни у женщин. Дети просто не вписываются в их жизнь. Потому что писателем движет его талант и сюжеты в его голове, он всю жизнь находится под действием этой гравитации. Не принимайте слова Рики всерьез. Она пишет попсу, коммерческое чтиво, не имеющее никакой литературной ценности. Она ремесленник, который составляет из простых и понятных слов истории обо всем известных чувствах, которые людям комфортно читать, вот и весь секрет. Разве это