до рукоприкладства и прямых побоищ – нынче всё острее вставал вопрос делёжки награбленного.

Басмановых, как и всех бояр из первого круга, мало заботили эти склоки. Надо уж преисполниться великой алчности, чтобы желать, и боле того – требовать чего-то, будучи столь одаренными царской рукой.

– Ежели тебе сделается душно, – пробормотал немец себе под нос, да притом на своём наречии, – так это оттого, что Афоня на пару с Малютой на тебе сейчас дыру прожгут.

Фёдор и ухом не повёл, делая вид, что не слышал немца. Меж тем Фёдор обернулся ко входу, якобы желая завидеть государя издали. Что немудрено, притом Фёдор мимолётно взглянул и на Афанасия, и на склонившегося к его уху Малюту. Скуратов, верно, бросил что-то не сильно лестное в адрес юного Басманова.

– Как же жажду я, чтобы их охватила смелость бравых мужей, – вполголоса произнёс на латыни Фёдор. – При всех, да склока, да притом насмерть.

И хоть юноша и не повернулся даже к Генриху, немец коротко ухмыльнулся словам Басманова.

– Право, то-то будет веселие для всей братии, – добавил Басманов уже по-русски.

– Попридержись с потехами. До гуляний ещё неделя, – бросил Алексей, верно, толком расслышав лишь последнюю фразу.

От этих слов Фёдор точно оживился да пихнул Штадена в бок.

– Неужто все те годы, что ты на Руси, не гулял на Петров день?! – с жаром вопрошал Фёдор.

– Отчего-то мне думается, что нынче мне не избежать ваших забав? – спросил немец, усмехнувшись.

– Никак не избежать! – Фёдор, будто бы сочувствуя, похлопал немца по плечу.

Алексей усмехнулся настрою своего сына. Не успел Басман и рта раскрыть, как гул за столом стих, и князья и воеводы опричные точно разом поднялись со своих мест. В палату вошёл царь, держа в руке неизменный свой посох. В облачении своём Иоанн не подобился монаху. Владыка был в красном кафтане нараспашку. Под ним белела льняная рубаха. Её ворот и рукава окантованы лентою с золотыми нитями.

Иоанн не хмурился, как бывало, ежели он в скверном расположении духа. Царь ровно пересекал палату плавным шагом, расправив плечи. Притом в стане его вовсе не чувствовалось той деланой стройности, коей стараются выслужиться перед кем-то. Лицо его было преисполнено покоя и тихой радости. То выражение и тот мягкий взгляд уж было позабыл весь двор с тех самых пор, как царица Анастасия отошла в мир иной.

Уж много лет Иоанн не удостаивал даже коротким взглядом своих подданных, покуда не займёт трон. Лишь тогда, величаво оправив подол своего одеяния, царь грозно глядел на братию. Нынче же взгляд сделался таким, что, право, многим и вовсе стало не по себе.

«В себе ли государь?» – думали опричники.

Иоанн же взирал на верных слуг своих. Взойдя к трону, он занял место во главе стола и глубоко выдохнул. Затем Иоанн сложил руки пред собою и упёрся в них подбородком. Прикрыв глаза, владыка принялся читать молитву. Опричники последовали тому же примеру, склонив головы.

– Аминь, – Иоанн осенил стол крестным знамением и глубоко вздохнул, откинувшись на спинку трона.

Никто из братии не решался приступить к еде, хоть молитва и была окончена.

– Гриша, – Иоанн обратился к Малюте, едва повернув к нему голову.

Скуратов коротко кивнул да подался к государю.

– Великий царь? – спросил Малюта.

– Скажи-ка мне, Гриш, – произнёс государь, касаясь переносицы, точно силился припомнить чего. – Накануне князя Данилова казнить вроде должны?

– Василия Дмитрича, стало быть? – спросил Малюта. – Так же сознался, раскаялся в преступных сношениях своих в Полоцке. Ныне в цепях, светлый государь, заточён. И, право, унылого вида князь, того гляди, и повесится со дня на день, али…

Иоанн усмехнулся да жестом прервал Григория.

– Раскаялся, говоришь? – Царь вскинул бровь и принялся блуждать взглядом по лицам верной братии своей.

Якобы случайно остановился он на белом лице Фёдора. Юноша изобразил тень удивления во взгляде. То было короткое мгновенье, но длилось всяко предостаточно, чтобы то мог углядеть вострый взор.

Меж тем же Малюта не ведал, куда клонит Иоанн, и, точно идя на ощупь впотьмах, ответил:

– Раскаялся во всех сношениях со вражескими воеводами.

Иоанн глубоко вздохнул и улыбнулся, пожав плечами.

– И беззаконник, если обратится от всех грехов своих, какие делал, и будет соблюдать все уставы мои и поступать законно и праведно, жив будет, не умрёт, – произнёс царь, подняв руку плавным жестом. – Пущай же помнит о милости моей, покуда вернётся на службу. Повинную голову меч не сечёт.

Вновь братия переглядывалась меж собой, точно искала ответа друг у друга. Не скрывал владыка снисходительной улыбки на устах своих. Было своё упоение в том смятении на этих хмурых суровых лицах. Наконец царь коротко кивнул кравчим, что стояли в ожидании, и те тотчас же принялись обходить стол, наполняя чаши опричников сладким вином али медовухою.

– Слава великому князю и царю! – провозгласил Басман-отец, поднимая свою чашу.

С тем и иные подняли свои чаши да со звоном сомкнули их.

– Ты, часом, не знаешь, отчего? – вполголоса спросил Басманов у сына.

Фёдор чуть приоткрыл глаза да пожал плечами.

– Право, батюшка, откуда же? – молвил в ответ юноша.

* * *

– Что думаешь? – спросил Афанасий.

– Что тут думать-то? – огрызнулся Малюта. – Поди, говорит, отпусти! Ваську-то этого собаками травили, и огнём, и бог весть чем, чтобы «раскаянье» из паскуды упрямой вытрясти. А нынче что? Тьфу ты.

– Ну, служба у нас опасная, – пожал плечами Афанасий, спускаясь в подземелье Кремля вместе с Малютою да следуя чуть поодаль. – Всякое ж может с ним приключиться.

– И то верно, – кивнул Григорий. – Небось Филиппка надоумил, не иначе. Вот не переношу попов, а Филиппку пуще иных.

– Попридержи коней. Царь нынче его под свою защиту взял, – предостерёг князь Вяземский.

Малюта отмахнулся.

– День, другой, и наскучит ему поп. Вот-вот, помяни моё слово! – приговаривал Григорий.

– Филипп меня мало волнует. Намного боле эти черти татарские, – молвил Афанасий.

– Ну, Федька, ясное дело, а с Лёшей ты чего не поделил? Вам даже бабы разные по сердцу приходются, об чём вообще речь? – усмехнулся Малюта.

– Вот тут не прав ты, Гриш, – Вяземский замотал головой. – С Лёшкой-то как всё ясно. Дело к нему такое, что ублюдка своего паршивого всюду пред государем пристраивает. А тот, знай себе – средь бела дня на службу не явился, и что ему? Видно, мало Лёша порол его.

Малюта почесал затылок.

– Я вот что скажу – таких, как Басмановы, пороть толку никакого. Ну право, мне тоже мальчишка этот не пришёлся по сердцу, но чего не отнять у них – так это породы их подлой. От что ублюдки Лёшкины мне скверными казались, так тьфу! Не видали мы ещё