с землей множество городов и причем таким образом, что был уверен, пока существует этот мир, они не будут заселены вновь. На своем веку я вырезал множество жителей покоренных мною городов, строил башни из их голов. Когда я велел начинать массовое уничтожение обывателей захваченного города, то все его улицы и рынки вскоре заливала кровь. Но если жители тех городов, что не оказывали сопротивления, просили проявить милосердие к ним, я их не обижал, особенно если они были приверженцами исламской веры.

Личность, подобная мне, перед мечом которого трепещут в страхе и Восток и Запад Вселенной, должен проявлять когда необходимо, великодушие, закрывать глаза на мелочи, чтобы добиваться наилучшего результата. Я мог бы увязнуть в Багдаде на полгода, на год, пока его жителей будут подвергать пыткам, чтобы выведать о местонахождении их сокровищ, однако при этом я бы упустил возможность быстро овладеть богатствами и казной правителя Фарса. Между тем, я желал попасть в Фарс до конца того года, в крайнем случае, к весне следующего, чтобы показать его владыке, шаху Мансуру Музаффари, что нельзя безнаказанно наносить мне оскорбления.

В один из дней эмир Багдада доложил мне, что изъятие дани у жителей города завершилось, и что не осталось ни одного человека, у которого следовало бы изъять золото и серебро. В тот день стало известно, что эмир Багдада передал нам пятьсот пятьдесят мискалей золота и два курура (один курур-пятьсот тысяч) двести тысяч мискалей серебра. Часть золота и серебра была в виде монет, часть в виде украшений и утвари и поскольку есть из золотой и серебрянной посуды запрещено, я велел переплавить и чеканить монеты из них.

(Пояснение-дань, которую получил Тимурленг, принимая во внимание то, что в старину золота было не так уж много как ныне, представляется очень уж большой по своим размерам, но если вместо «пятисот пятидесяти тысяч мискалей золота» сказать «пятьсот пятьдесят тысяч золотых динаров», то увидим, что размеры той дани были не так уж и велики, а между тем, один золотой динар в старину весил именно один мискалъ — Переводчик).

Завершив дела, связанные получением дани от Багдада, я решил покинуть тот город, и его эмир пригласил меня оказать честь и участвовать в организуемом им угощением. Я принял приглашение и отправился на то угощение в сопровождении своих приближенных, среди которых был и Кара Куз. После трапезы, в зал вошли несколько красивых арабских прислужниц и начали танцевать под мелодию рубаба, уда и чанга.

Я спросил эмира Багдада: «Ты вызвал сюда этих красавиц, чтобы доставить удовольствие себе или мне?» Тот ответил: «Я их велел привести, чтобы ты испытал удовольствие, и любая из них, которую ты возжелаешь — твоя». Я ответил: «Никакую из них я не желаю, вели им покинуть зал, ибо я не имею желания лицезреть танцовщиц, слушать мелодию уда, рубаба или чанга». Эмир Багдада изумленный спросил: «О великий Амир Тимур! Неужто ты испытываешь отвращение к нежной мелодии, и не хочешь лицезреть прекрасноликих прислужниц и наслаждаться, любуясь их танцами?» Я ответил: «Я принял обет никогда не занимать себя развлечениями, с тех пор, как я принял тот обет и по нынешний день, я был тверд, и не стану нарушать его и теперь, надеюсь не нарушать его и впредь, пока я буду жив на этом свете».

Эмир Багдада велел, чтобы танцовщицы удалились, а через час и я выразил желание уйти. К тому времени в зал внесли поднос, изготовленный из чистого золота и я обратил внимание, что на нём уложены какие-то драгоценности. Эмир Багдада спросил: «Я хочу подарить тебе на память эти драгоценности и надеюсь, что ты их примешь от меня. Эти драгоценности из моей казны». Я принял в качестве дара те драгоценности, но отказался от подноса и эмир Багдада расстался со мной преисполненный радости, сказав: «Всякий раз, когда ты прибудешь в Багдад в качестве гостя, мы будем с почтением встречать тебя и радоваться твоему приходу».

Поскольку войско так и не получило разрешения грабить Багдад в качестве военной добычи, я разделил между своими военачальниками и рядовыми воинами часть золота и серебра, изъятого у его жителей.

Осенью я покинул Багдад и в день, когда я покидал его, меня провожали эмир со своими сыновьями и знатными горожанами, они прошли вместе с нами целых пять фарсангов. Я хотел попасть в Фарс, а для этого надо было сначала дойти до Керманшаха (Корнем слова «Керманшах» является звукосочетание «Кермисин» или «Карамисин», и в старину тот город назывался именно так-«Карамисин». Однако мы употребляем слово «Керманшах» для того, чтобы читатель не испытывал затруднений с его произношением. — Переводчик).

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

Переход через перевал Патак и вступление в Фарс

Путь мой в Керманшах проходил через перевал, называемый Патак, в районе которого мои разведочные дозоры обнаружили и сообщили о наличии большого числа конников и пехоты, которые могли питать в отношении нас враждебные намерения. Я поручил дозорным разузнать, кто эти люди и с какой целью они расположились в тех местах. Дозор сообщил, что они являются частью племен, обитающих в окрестностях Керманшаха и говорят, что им ведомо, что Амир Тимур идет из Багдада с солидным грузом золота и серебра, поэтому, если желает пройти в добром здравии через те места, он должен отдать им все те сокровища.

Золота и серебра, что я вез из Багдада было не так уж и много, больше было разговоров и слухов о его неимоверном количестве. Но даже если его было у меня не более одного мискаля, и в том случае я не был бы согласен делиться им с племенами Керманшаха ради того, чтобы получить их позволение пройти через тот перевал.

Перевал Патак, как я увидел, был таким, что если вокруг него расположится вражеский отряд, войску не пройти, разве, что понеся большие потери. Ибо помимо возможности вести обстрел идущего по нему войска с обоих сторон, имелась так же возможность сбрасывать на головы конных и пеших огромные валуны и камни, для чего достаточно было бы двух человек, по одному с каждой стороны. В этом случае непременно погибли бы все или большая часть войска. По этой причине я велел было поворачивать обратно, однако отряд, охранявший тыл (арьергард) войска, сообщил, что вход в ущелье, который мы уже миновали, успели занять те же племена.

В битве, когда остается единственная возможность, следует не колеблясь быть готовым встретить смерть. Трус умирает тысячу раз,