он по-прежнему не мог ухватиться за события, собрать их в связную историю – точно свиток был у него в руках, но никак не хотел раскрываться. Кажется, он умирал. Здесь эта мысль не вызвала у него ни паники, ни сожаления – просто спокойное осознание. Вот только почему умирал? На всякий случай Нэбвен оглядел себя. Вроде бы в последний раз он был облачён в доспех, но сейчас на нём была только короткая ослепительно белая схенти, прихваченная простым тканым поясом – как на традиционных изображениях древности. Его кожа была совершенно гладкой, лишённой многочисленных, уже привычных ему шрамов, оставшихся ещё с войны. Впрочем, это ведь был сон… а во сне смертные сливались со своей олицетворённой жизненной силой, «эфирным двойником», как называли это жрецы. Во сне и в преддверии смерти.

Нэбвен повёл плечами и глубоко вдохнул прохладный воздух. Так ли нужно было вспоминать, что привело его сюда? Задумчиво он сделал шаг, вступая чуть глубже в воды Великой Реки, чувствуя на себе внимательные взгляды шакалов.

В тот миг лазурную высь над ним прорезал тоскливый клич сокола. Прикрывая ладонью глаза, Нэбвен вскинул голову. Птица божественного Ваэссира кружила над ним, царственно раскинув крылья, и лучи Ладьи Амна золотили её крылья мистическим светом. Воин улыбнулся, ощутив всполох радости в сердце. Это было хорошим знаком. Он служил потомкам Ваэссира Эмхет и исполнил свой долг перед ними. Только почему же клич был таким тоскливым?

Он вдруг понял, что сокол пикирует прямо на него, и выставил перед собой руку, инстинктивно защищая лицо. Хлопая крыльями, птица попыталась устроиться у него на предплечье. Нэбвен чуть опустил руку, чтобы небесному гостю было удобнее. В реальности когти птицы вспороли бы ему кожу, но здесь, во сне, Нэбвен даже боли не ощутил.

Устроившись на его руке и сложив крылья, сокол пристально смотрел на Нэбвена золотым глазом невероятного оттенка. На ярком свете его пёстрое оперение казалось синим и золотистым, точно императорские одежды. Не хватало только Двойного Венца, непременного атрибута Ваэссира с храмовых изображений.

Не успел Нэбвен произнести ритуальное приветствие, как сокол заклекотал – тихо, почти нежно, обращаясь к чему-то внутри него. И спокойная радость сменилась вдруг глубинной тянущей тоской, мучительным полуосознанным стремлением, болезненным чувством незавершённости.

«…Я даже не знаю, чего бы ты хотел сам – уйти с достоинством? Вернуться к семье?..»

Голоса, произносившего эти слова, Нэбвен не слышал – то были лишь туманные отголоски, складывающиеся в слова, смысл которых не доходил до его сознания.

– Что я могу сделать для Тебя, светоносный Владыка небес и всей рэмейской земли? – почтительно спросил Нэбвен, глядя на сокола, хотя тому, наверное, и не требовались слова, чтобы понять.

«…Я за всё отвечу, клянусь… только вернись к нам…»

Выжидающий взгляд золотого ока.

– Не могу вернуться, – грустно улыбнулся воин, качая головой. – Я не знаю пути.

Сокол вдруг издал воинственный клич, забил крыльями и набросился на Нэбвена, заставляя его заслоняться и отступать из воды шаг за шагом всё ближе к берегу. Когда воин ступил на твёрдую белёсую почву, птица так же неожиданно успокоилась и села ему на плечо. Шакалы глядели на них с долей любопытства. Прохлада Великой Реки нестерпимо манила, смотреть на пустыню за спиной совершенно не хотелось. Сокол клюнул его за ухо – не больно, но настойчиво, – а потом полетел вперёд, низко над землёй, к ближайшему свинцовому озерцу. Время от времени птица издавала короткий клич, будто настойчиво зовя за собой.

Вздохнув, Нэбвен двинулся следом. Шакалы остались ждать у воды.

Чувство лёгкости исчезало с каждым шагом. Его тело как будто становилось плотнее, тяжелее. Он достиг озерца, над которым низко кружила императорская птица, и посмотрел на зеркальную гладь. Не только небо, но и он сам не отражался там. Но потом сокол коснулся крылом поверхности озера, рассыпая каскад серебряных брызг, и оно ожило. Нэбвен увидел маленького мальчика с непрорезавшимися ещё рожками, грозно державшего короткий деревянный меч. Молодая рэмейская женщина, смеясь, взъерошила волосы юного воина и нежно поцеловала в макушку. Защищая мать, он храбро сражался с ближайшим кустом. Картина расширилась, показывая залитый закатными лучами сад, в котором играл мальчик. На ступенях дома сидела женщина постарше и со светлой печалью наблюдала за игрой.

Сокол устремился дальше, к другому озерцу. И снова, когда он коснулся крылом зеркальной глади, поверхность ожила образами. Та же старшая женщина примеряла наряд на девушку, похожую на мать мальчика, только моложе. Узорная искусно сплетённая сеть из ярких продолговатых бусин ложилась поверх золотистого праздничного калазириса. Девушка улыбалась, крутясь перед большим бронзовым зеркалом, то кокетливо изгибая хвост, то поправляя причёску вокруг рогов. Старшая женщина вдруг сняла с себя тяжёлое ожерелье и передала ей, что-то говоря. Девушка прижала украшение к груди, и на глазах у неё выступили слёзы.

В третьем озере Нэбвен увидел, как на сад опускалась ночь. Старшая женщина отпустила слуг и вышла на порог дома. Она зажгла светильник у двери, что-то шепча, а потом спрятала лицо в ладонях.

Сердце воина зашлось от болезненной нежности. Это чувство вытеснило покой, разомкнуло засовы памяти. Каждый следующий шаг давался всё сложнее, но он упрямо шёл за соколом. Знакомые застарелые шрамы один за другим вновь ложились на его кожу, и свойственная юности сила точно утекала в песок под ногами.

В одном из озёр он увидел молодого потомка Ваэссира, которого обещал защищать… которого пытался защитить ценой своей жизни. Уставшее лицо, упрямо стиснутые зубы и решительность во взгляде золотых глаз, так странно сочетавшаяся… с опустошающим страхом.

«… только вернись к нам…» – беззвучно прошептали его губы.

Ренэф Эмхет. Это имя вспыхнуло в сознании Нэбвена ослепительными огненными знаками, сливаясь с пронзительным кличем сокола Ваэссира.

«…Я отвечу за всё, клянусь…»

Взгляд царевича удерживал воина, не давая отшатнуться, отступить, оступиться, и словно указывал путь.

«Ты хотел вернуться к семье…»

Прекрасная женщина, с которой он прошёл рука об руку столько лет, которая ждала его несмотря ни на что, каждый вечер зажигая светоч у дверей их дома, чтобы он только вернулся из очередного похода…

Их старшая дочь и внук, будущий воин, которого он обещал научить всему…

Младшая дочь, собиравшаяся замуж, которой он так и не успел дать все необходимые наставления…

Несгибаемая воля, заключённая во взгляде золотых глаз, продолжала подталкивать его. Да, он хотел вернуться. Разве мог он не желать этого!

«Пусть будет так…»

Последний клич сокола слился с его собственным хриплым криком…

Боль означала жизнь.

⁂

Перкау застыл от изумления и неожиданности, а потом безмолвно пал ниц. Запоздало сознание