нее проходит жизнь, сродни этой реке, и в это мгновение почти пожелала быть самой унесенной свинцовыми волнами и исчезнуть вместе с ними. И тут к ней в комнату вошел Император Александр. Великая княгиня Елена постаралась скрыть от него заплаканное лицо, однако Император сделал вид, будто ничего не заметил, сел рядом и с большой нежностью завел откровенный разговор о своей жизни, страданиях, заботах и надеждах. Закончил он словами о том, что судьба тех, кого Господь наградил высокой властью, жертвовать своим личным благополучием, подавлять желания ради исполнения своего долга. «Нам не разрешено принадлежать только самим себе, — сказал он, — мы — инструмент, которым пользуется Бог, чтобы осуществлять свою волю, средство, которое только Он избирает. Наше счастье должно состоять в том, чтобы преданно следовать за его призывом, который обращен к нам и только один ведет к добру». Великая княгиня обычно добавляла к этому рассказу, что она не знала, поняла ли уже тогда смысл всех слов Императора, но тем не менее ясно ощутила, что этот миг решительно повлияет на всю ее жизнь. Разве не достойна созерцания эта прекрасная сцена беседы мужчины, имевшего все почести и награды и испытавшего все земные страдания, с ребенком, только начавшим жизнь, которому он открывает тайну, как достойно нужно ее прожить!

Великая княгиня была очень расположена к нам, младшим девочкам: она приглашала нас и нашу мать на пасхальную ночь, так как после смерти великого князя отказалась от того, чтобы на этот праздник отправляться в Зимний дворец. Теперь вечер перед Пасхой она предпочитала проводить дома с дочерью, великой княгиней Екатериной. Необычное своеобразие пасхального приема, устраиваемого великой княгиней, произвело на меня глубокое впечатление: после службы вся прислуга дворца, целая толпа народа, включая женщин, собралась вокруг подготовленных, уставленных блюдами столов, чтобы вкусить первую пищу по прошествии длительного поста. Священнослужитель, сопровождаемый великой княгиней, шел от стола к столу и окроплял пищу святой водой; за ним шагал камердинер с большой корзиной, наполненной фарфоровыми яйцами, которые великая княгиня по пути раздавала. Процессию сопровождали певчие, которые исполняли священные гимны в честь Воскресения Христова. Вся эта сцена, очень красивая и трогательная, носила патриархальный народный характер. Весной великие княгини отправились в свой дворец на Каменном острове, в то время как мы еще оставались в городе, чтобы позже уехать в наше поместье, где с начала прекрасного весеннего сезона уже находился отец с братьями.

В начале июля, к нашей великой радости, мы тоже отправились в поместье, где нас уже ожидали отец и братья. Поездка по железной дороге не только казалась бесконечной, она действительно была очень долгой, однако мы сразу забыли все неудобства и беспокойства, как только камердинер сообщил нам, что отец ждет нас у границы поместья. Скоро он уже обнимал нас; с ним были мои братья, управляющие и несколько крестьян в красных рубахах и с хлебом и солью, приготовленными для приветствия. Мать села в карету отца, Борис запрыгнул в нашу, объясняя попутно мне все, что мы по пути видели, и добавил, что в конюшне меня ждет верховая лошадь. Наши усталые лошади, собрав последние силы, проскакали короткое расстояние до дома галопом. Мы миновали большой пруд, больше похожий на озеро, на котором покачивалась яхта с гербом нашей семьи. Затем проехали по парку мимо оранжерей и наконец въехали на большой парадный двор; он был полон людей, желающих нас приветствовать. Этот момент был моментом всеобщей радости и бесконечной симпатии, к которой я не была готова. Здесь, в поместье, мать справляла свадьбу с отцом и позже еще раз приезжала сюда; люди ее знали и любили и теперь громко благодарили Бога, что он снова вернул им хозяйку. Мы также получили свою часть всеобщей радости и почувствовали себя до глубины души взволнованными. Впервые я почувствовала могущественную привлекательность родины, которой не испытывала в Петербурге, где все казалось мне холодным, правда очень прекрасным, но официальным. С тех пор это чувство не покидало меня, и слово «родина» для меня навсегда связано с поместьем Степановское. Большая часть моей деятельности связана с этим поместьем, и в дни, когда революция уничтожала наше владение и нашей жизни стала угрожать опасность, я получала из Степановского множество доказательств неослабной привязанности, что лишний раз меня убедило, как крепки были связи, триста лет соединявшие нашу семью с этой частью земли. В тот первый визит, когда мы, дети, посетили наше поместье, отец провел нас по залам особняка, показал библиотеку и картинную галерею, а мы следовали за ним в благоговейном, почтительном удивлении. Повсюду стояли большие хрустальные вазы с великолепными фруктами, и мы были счастливы, когда отец сказал: «Ешьте, дети, это все для вас!»

Когда мы вернулись в Петербург, то всех в городе нашли унылыми и печальными; многие даже открыто выражали свое недовольство. Необычное явление, так как до сих пор имя Императора Николая было окружено ореолом непогрешимости. Теперь, однако, политическая неразбериха вызвала всеобщее недовольство. Великая княгиня Елена была единственной, кто не вдавался в бесполезные жалобы, напротив, она развила успешную практическую деятельность. Как только она узнала, в каком печальном состоянии находятся наши войсковые лазареты, и увидела жертв войны, она решила, что необходимо создать частную организацию по оказанию помощи раненым. Благодаря ее неограниченному влиянию на Императора, вопреки всяческому сопротивлению армейского управления, вскоре была создана первая община сестер милосердия. Сам Император несказанно страдал от неудач в проводимой им политике; он видел, как рушится работа всей его жизни. Были глубоко задеты его гордость и чувства христианина. Его разочарование, вызванное несчастным ходом Крымской войны, было настолько велико, что даже железный организм не смог выдержать тяжести морального поражения. Император умер 18 февраля 1855 года, оставив в наследство сыну Александру тяжкий груз неудачно проведенной кампании и полный разлад в государстве. Осада Севастополя, повлекшая за собой невыразимые страдания защитников города и породившая непревзойденный героизм и доблесть нашей армии, растянулась на длительный срок, пока город наконец не был сдан 26 апреля. Затем последовали Парижский договор[909] и мир.

Постепенно жизнь входила в свою колею, и можно было подумать о коронации нового властителя, которая наконец-то, ровно через год после сдачи Севастополя, была торжественно проведена. После окончания праздников Император прочел свою знаменитую речь в дворянском собрании, объявил о намерении покончить с крепостным правом и попросил дворянство, чтобы оно помогло ему в этом большом и трудном деле. Великая княгиня Елена была одной из первых, последовавших призыву Императора. Она велела немедленно разработать проект освобождения крестьян