— Оставьте этот идиотизм и беритесь за оружие! — призывал он, слушая разговоры о саботаже.

Его мысли отнюдь не являлись тайной, он кричал об этом на всех перекрестках и, не довольствуясь речами, в запальчивости бросал зерна маиса кадетам Военной школы, называя их курами. Он вынужден был обзавестись парой телохранителей, которые оберегали бы его от возможной опасности. Зачастую он забывал, что сам их нанял, и, чувствуя слежку, страдал от приступов дурного настроения, оскорблял их, угрожая им тростью, и кончалось это обычно одышкой и сердцебиением. Сенатор был уверен, что если кто-то решится его убить, два огромных идиота не помешают этому, но считал, что их присутствие по крайней мере сможет утихомирить нахалов. Он попытался организовать также охрану своей внучки, потому что считал, что она вращается в коммунистическом вертепе, где в любой момент кто-то может непочтительно отнестись к ней из-за родства с ним, но Альба не хотела слышать об этом. «Наемный охранник это все равно что признание вины. Мне же нечего бояться», — спорила она. Он не осмелился настаивать, потому что устал сражаться со всеми членами своей семьи и, в конце концов, Альба была единственным в мире человеком, кто относился к нему с нежностью и умел заставить его улыбаться.

Между тем Бланка организовала целую цепь снабжения продуктами питания через черный рынок и с помощью своих связей в рабочих кварталах, куда ходила давать женщинам уроки керамики. Много труда и волнений стоило ей утаить мешок сахара или коробку с мылом. В ней появилась хитрость, на которую прежде она не была способна. Она принялась заполнять одну из пустых комнат всякой всячиной, часто откровенно ненужной, как, например, две бочки соевого соуса, которые ей достали у китайцев. Она заделала в комнате окно, повесила висячий замок на дверь и ходила с ключами на поясе, не расставаясь с ними даже во время купания, потому что никому в мире не доверяла, включая Хайме и свою собственную дочь. У нее были на то причины. «Ты похожа на тюремщика, мама», — говорила Альба, встревоженная этой манией обеспечить будущее ценою горечи сегодняшнего дня. Альба считала, что если нет мяса, едят картошку, если нет туфель, носят альпаргаты, но Бланка, в ужасе от непритязательности своей дочери, придерживалась теории, что как бы там ни было, не следует снижать свои потребности и уровень жизни, и тратила силы и время на незаконные операции. В действительности, со времени смерти Клары они еще никогда не жили лучше, потому что впервые в доме появился кто-то, кто по-настоящему занялся хозяйством и тем, что попадало в кастрюли. Из Лас Трес Мариас регулярно прибывали ящики с продуктами, которые Бланка тут же прятала. В первый раз почти все сгнило, и жуткий запах проник из закрытых комнат, наполнил дом и вырвался на улицу. Хайме внушал сестре, чтобы она делилась тем, что присылали, меняла или продавала скоропортящиеся продукты, но Бланка отказывалась расставаться со своими сокровищами. Тогда Альба поняла, что ее мать, которая до сих пор казалась единственным уравновешенным человеком в семье, тоже по-своему теряет рассудок. Она проломила стенку в кладовке, откуда стала извлекать продукты в том порядке, в каком Бланка их складывала. Она научилась делать это очень осторожно, незаметно пересыпая чашками сахар, рис и муку, разламывая сыры и разбрасывая сухофрукты так, чтобы казалось, будто там похозяйничали мыши. Бланка только через четыре месяца обнаружила пропажи. Тогда она сделала опись продуктов, хранящихся в кладовой, и стала отмечать крестиками то, что брала для домашнего пользования, убежденная, что рано или поздно поймает вора. Но Альба пользовалась любой оплошностью матери, сама проставляла крестики в списке, и в конце концов Бланка пришла в смятение, не зная, ошибалась ли она в записях, или в семье едят в три раза больше, чем она рассчитывает, или действительно в этом проклятом доме все еще бродят былые духи.

Похищенные продукты Альба переправляла в руки Мигеля, а тот раздавал их в поселках и на фабриках вместе со своими революционными памфлетами, призывающими к вооруженной борьбе и разгрому олигархии. Но никто не придавал им значения. Вокруг все были убеждены, что если к власти пришли легально, демократическим путем, никто не сможет отнять ее, по крайней мере, до ближайших президентских выборов.

— Они просто безумцы, не отдают себе отчета в том, что правые вооружаются! — объяснял Мигель Альбе.

Альба поверила ему. Она видела, как во дворе их дома разгружают среди ночи огромные деревянные ящики, а затем, совершенно тайно, их содержимое складывают под присмотром Труэбы в пустые комнаты. Ее дедушка, подобно ее матери, закрыл комнату на висячий замок и носил ключи на шее в том же замшевом мешочке, где всегда хранил зубы Клары. Альба рассказала об этом дяде Хайме, который, заключив перемирие со своим отцом, вернулся домой. «Я почти уверена, что это оружие», — заметила она. Хайме, который в это время был словно лунатик и продолжал пребывать в таком состоянии до того дня, когда его убили, не мог поверить в это. Но племянница так настаивала, что он решил поговорить с отцом за обедом. Сомнения развеялись вместе с ответом старика.

— В своем доме я делаю, что хочу, и привожу столько ящиков, сколько мне заблагорассудится! Перестаньте совать нос в мои дела! — прорычал сенатор Труэба, стукнув кулаком по столу, отчего заплясали хрустальные бокалы, и резко прервал разговор.

Этой ночью Альба появилась в книжном туннеле своего дяди и предложила ему поступить с оружием дедушки так же, как она действовала с провиантом своей матери. Так они и сделали. Остаток ночи они провели, проделывая дыру в стене смежной с арсеналом комнаты. Отверстие скрыли с одной стороны шкафом, а с другой таинственными ящиками. Вооружившись молотком и клещами, они проникли в запертую комнату. Альба, у которой уже был опыт в подобных делах, указала на самые нижние ящики, которые предложила вскрыть. Открыв их, они обнаружили отличное боевое снаряжение, отвечающее последнему слову техники. В течение нескольких дней они похитили все, что смогли, а пустые ящики заполнили камнями и составили в самый низ. Вместе они перетащили боевые пистолеты, короткие ручные пулеметы, винтовки и гранаты в комнату Хайме, пока Альба не смогла переправить их в футляре для своей виолончели в надежное место. Сенатор Труэба, видя, как его внучка тащит тяжелый футляр, и не подозревал, что внутри, под чехлом, перекатывались пули, которые столько стоили ему при пересечении границы и доставке домой. Альба собиралась передать конфискованное оружие Мигелю, но Хайме убедил ее, что тот был не меньшим террористом, чем ее дедушка, и что лучше так распорядиться оружием, чтобы оно никому не могло причинить зло. Они обсудили несколько вариантов, хотели было сбросить все в реку, но потом решили, что более практично закопать его в полиэтиленовых мешках в каком-нибудь надежном месте, на тот случай, если вдруг оно понадобится для более справедливого дела. Сенатор Труэба удивился, узнав, что его сын и внучка надумали совершить экскурсию в горы, потому что ни Хайме, ни Альба не возобновляли занятий спортом со времени обучения в английском колледже и никогда не проявляли склонности к трудностям восхождения по горам.

Субботним утром они уехали в одолженном джипе, взяв палатку, корзину с провизией и таинственный чемодан, который вынуждены были грузить вдвоем, потому что весил он как окоченевший покойник. В радостном возбуждении они добрались до того места, куда можно было проехать по дороге, а потом пересекли поле в поисках тихого пристанища среди поваленных деревьев. Здесь они сложили свои пожитки и неумело раскинули маленькую палатку, потом выкопали ямы и зарыли мешки, обозначив каждое захоронение горкой камней. В оставшиеся дни они ловили форель в реке, жарили ее на костре, сложенном из веток боярышника, бродили по холмам и вспоминали прошлое. Вечерами грели вино с корицей и сахаром и, завернувшись в пледы, чокались, представляя себе лицо дедушки, если бы тот узнал, что его ограбили, и смеялись до слез.