Сейчас ты сражаешься с наследным принцем, а с четвертым вы пока не вступали в конфликт; сейчас он даже тайно встал на вашу сторону. Однако пройдет пара лет, и все изменится. Когда вы начнете борьбу против четвертого принца, уже ничего нельзя будет исправить. Я знала все, но не могла сказать ни слова.

Восьмой принц безмолвно обнимал меня, дожидаясь, пока я успокоюсь, а затем вытащил из моего кармана платок и насухо обтер мое лицо, после чего подсадил на коня. Когда мы прибыли обратно в лагерь, он, не обращая никакого внимания на изумленные взгляды патрульных, отвез меня прямо к моему шатру, где мягко посоветовал:

– Не думай о всякой чепухе, лучше отдохни хорошенько.

Войдя в шатер, я поняла, что Юйтань давно спит. Я на ощупь добралась до своей кровати и рухнула на нее. Хорошенько отдохнуть? Как я смогу хорошенько отдохнуть?

Колеса катились, унося меня прочь от зеленых степей. Запретный город, куда я так не хотела возвращаться, с каждым днем становился все ближе. На глазах у всех смеется, а как все отвернутся, плачет – примерно таким было самое точное мое нынешнее описание. Из-за моего ненормального поведения притихла даже Юйтань, прежде делившая со мной шатер, а теперь и повозку. Частенько мы, сидя рядом в повозке, не обменивались за целый день даже словом.

Я намеренно избегала встречи с восьмым принцем. Мне не всегда это удавалось, но, во всяком случае, я точно ни разу не взглянула на него. Мне было необходимо привести мысли в порядок и поразмыслить о том, что делать дальше. Не знаю, оттого ли, что восьмому принцу тоже требовалось время остыть, или же оттого, что по возвращении в Запретный город множество дел ждало его внимания, но он тоже не искал встречи со мной. Он хорошо относился ко мне, но лишь как к симпатичной девушке, и то в разумных пределах, пока это не требовало от него чрезмерных усилий, – вот какое «хорошо» это было, а вовсе не то «хорошо», какого ожидаешь, к примеру, от того, кто готов отдать все ради своего государя. Восьмой принц явно был не из тех, кто готов забросить государственные дела ради любви. Борьба за могущество стала частью его жизни, и он ни за что бы не отказался от нее, тем более лишь из-за того, что я попросила его об этом.

Могла ли я как-то помочь ему одолеть четвертого принца? Но оставался еще тринадцатый! Едва родившись, все эти принцы уже оказались втянуты в борьбу за власть. Пожалуй, пока я играла в песочек в пустыне Гоби, они уже грызлись между собой, думая, как бы завоевать расположение императора. Они с малолетства обучались управлению страной и искусству хитрых комбинаций, имея возможность постоянно применять изученное на практике в настоящей борьбе; в моей же жизни самым большим горем была первая любовь, окончившаяся тем, что мой парень уехал от меня.

Я знала только одну книгу, посвященную хитрым стратегиям, – «Искусство войны» Сунь Цзы, и ту не читала. Из тридцати шести стратагем[87] я знала максимум десять, и даже сериал по «Троецарствию» мне не понравился: я была недовольна тем, что в нем вообще не было любовных линий, только толпы мужиков целыми днями колотили друг друга. Любые ссоры и сцены ревности, происходившие в нашем офисе, были просто детскими играми по сравнению с борьбой за императорский трон. За четыре года, проведенные во дворце, я многому научилась, однако, боюсь, любой из принцев видел меня насквозь и с легкостью разгадал бы все мои уловки. Меня держало на плаву лишь то, что сам император Канси ценил меня.

Я знала, что на престоле окажется четвертый принц, но кто мог рассказать мне, какую подготовку он втайне проводил? Каким был его план действий? В современном мире историки до сих пор спорят о том, передал ли Юнчжэну престол сам император Канси или же Юнчжэн узурпировал его!

Что касается хитрых комбинаций, тут восьмой принц наверняка понимал побольше моего. Разве он нуждался в моих советах? Да и откуда бы я взяла такой ловкий план, который помог бы восьмому одолеть четвертого? Что вообще я понимала во всей этой государственной кухне? Если скажу восьмому принцу остерегаться четвертого, потому что он – самый сильный из претендентов на престол, это чем-нибудь поможет? Неужели восьмой принц не начал с опаской приглядываться к четвертому уже сейчас?

А если я скажу ему, что четвертый принц сядет на трон, поверит ли он словам женщины? Если скажу, что моя душа прилетела сюда из будущего, которое наступит через триста лет, и потому я знаю обо всем, что должно случиться, восьмой принц или решит, что я помешалась, или примет меня за нечистую силу.

Однажды я уже сглупила, тщетно пытаясь удержать мужчину рядом с собой. Так неужто мне придется еще раз повести себя как Бай Сучжэнь[88], чтобы проверить, сможет ли мужчина, якобы любящий меня, принять меня любой? Не найдет ли он кого-то вроде Фахая, кто заберет меня и заточит?

Раз за разом я ломала голову, крутя мысль и так и этак, но, похоже, я оказалась в тупике и дальше пути не было. Я закрыла лицо руками и, страдая, уткнулась лбом в колени. Сидевшая рядом Юйтань озабоченно окликнула меня:

– Сестрица?

Не меняя позы, я спросила ее:

– Если бы ты знала, что один человек умрет, и захотела его спасти, но он не желал тебя слушать, что бы ты сделала?

Юйтань долго молчала, но в конце концов снова окликнула меня, уже с испугом в голосе:

– Сестрица!

– Не обращай внимания. – Я подняла голову и посмотрела на нее: – Я болтаю всякий вздор, только и всего.

Она задумалась, склонив голову набок, и спросила:

– Откуда ты знаешь, что он умрет? Ты говорила ему, что он может умереть? Почему же он тебя не слушает?

Она бы все равно не поняла. Я покачала головой, и Юйтань, смекнув, больше не задавала вопросов.

Завтра утром мы уже должны были прибыть в Пекин. Вечером я попросила Юйтань сделать мне красивую прическу и макияж, и та приложила все силы, чтобы подчеркнуть мою природную красоту. Брови-полумесяцы, глаза, глядящие нежно, но с печалью, гладкая кожа, сияющая, будто нефрит, губы то ли улыбаются, то ли нет. Казалось, та девушка в зеркале насмехалась надо мной: что, не желаешь сдаваться? И почему ты так глупа?