Мы с Миньминь много смеялись. Когда она радовалась, то начинала петь монгольские песни, и я, хоть и не понимала этот язык, все равно знала, что своей песней она восхваляет эти синие небеса, зеленые степи, белые облака и вольный ветер. Я знала это, потому что сама очень любила эти земли! Еще ни разу с тех пор, как попала в прошлое, я не смеялась так часто, звонко и беззаботно, как сейчас.

Лишь на этой земле, бешено мчась верхом на коне, я могла действительно забыть обо всем и быть собой, а не Малтай Жоси.

Когда рядом была Миньминь, я старалась держать дистанцию между мной и восьмым принцем. Я знала, что тайное всегда становится явным, но сейчас мне этого совсем не хотелось. Восьмой принц только улыбался и насмешливо смотрел на меня, но не приставал, впрочем, ни на миг не отрывая от меня взгляда. Когда я громко хохотала, он глядел на меня с невыразимой нежностью; когда мне что-нибудь удавалось, в его глазах светилось восхищение; а стоило мне начать расхваливать пение Миньминь, как он, улыбаясь, принимался неодобрительно качать головой. Иногда я начинала бояться, что Миньминь что-то заметит, и тогда я корчила сердитую мину, а восьмой принц с улыбкой отводил глаза; однако стоило мне случайно посмотреть в его сторону, как я тут же натыкалась на его смеющийся взгляд.

Я еще никогда не видела восьмого принца таким. Обычно он ежеминутно растягивал губы в улыбке, но его глаза при этом оставались холодными. Но зато сейчас в них постоянно таился смех, даже если лицо оставалось серьезным.

Вечером, окончив службу, я шла к своему шатру и думала, как приму ванну, а затем пойду к восьмому принцу и мы вместе поужинаем. По пути я столкнулась лицом к лицу с наследным принцем и, отойдя в сторону, поприветствовала его. Он позволил мне выпрямиться, а затем, окинув взглядом, с улыбкой произнес:

– В последнее время вы, барышня, похоже, очень заняты?

Я молча улыбнулась, догадываясь, что сейчас последует продолжение, и не ошиблась.

– Слышал, в последнее время вы все ближе сходитесь с восьмым братом, – продолжил наследный принц, пристально глядя на меня. – Вы часто отправляетесь вдвоем на конные прогулки.

– Не знаю, какой глупец вам такого наговорил, – со смешком ответила я. – Мы с восьмым принцем и так были близки, как же мы могли сойтись еще ближе? Кроме того, я учусь ездить верхом с позволения Его Величества, и восьмой принц стал учить меня только потому, что увидел мое стремление овладеть этим искусством и стать достойной милости Его Величества. Те офицеры, что раньше были моими учителями, чересчур много думали о моем положении, боялись, что со мной что-то случится, поэтому не требовали от меня многого и не решались по-настоящему учить меня.

Договорив, я опустила голову и безмолвно застыла. Некоторое время наследный принц разглядывал меня, а затем развернулся и ушел.

Я отвесила почтительный поклон его удаляющейся спине, после чего быстро зашагала к своему шатру.

Когда я, совершив все необходимые приготовления, отправилась к восьмому принцу, в его шатре уже был накрыт ужин.

Восьмой принц всегда с чрезвычайным вниманием относился к тому, что ел и носил, и стремился, чтобы все было близким к совершенству. Вдали от дома он был не столь привередлив, как в собственном поместье, но, увидев в тарелке нечто, что было ему не по вкусу, он даже не прикасался к этому палочками. Я тоже была весьма разборчива в еде, к примеру, не ела кожу и требуху.

Уверена, поварам, готовившим восьмому принцу в этой поездке, приходилось несладко. Мало того, что им нужно было помнить о предпочтениях принца, так еще следовало учитывать особенности его новой диеты. Это ему было нельзя, то – тоже нельзя, а ведь следовало ухитриться сделать так, чтобы блюда были вкусными и не приедались. Бедняги!

Обычно, если готовили блюдо, которое я не ела, больше на столе оно не появлялось. Тронутая тем, как внимателен был восьмой принц, я сказала ему, что, даже если мне не нравится какая-то еда, вовсе не обязательно, чтобы и он тоже ее не ел. Однако и после этого нам не приносили ничего из того, что мне не нравилось, и даже рыбу подавали на стол лишь после того, как снимали с нее всю кожу.

Отужинав, мы в тишине выпили по чашечке чая.

– Недавно я столкнулась с наследным принцем, – нарушила я тишину.

Принц поставил чашку на стол, приготовившись слушать со всем вниманием.

Мне было немного неловко. Опустив глаза в чашку, я продолжила:

– Он что-то подозревает насчет нас с тобой.

– Ну и что? Пускай себе подозревает, – легко отозвался восьмой принц. – Я и не собирался скрывать от него. Вскоре мы вернемся в столицу, и я тут же займусь нашей свадьбой. Он может разве что пока запретить тебе лично прислуживать отцу, ведь порой одна брошенная тобой фраза может сэкономить нам массу усилий и помочь понять, каковы были истинные намерения Его Величества.

Слегка хмурясь, я пристально разглядывала свою чашку. Тогда принц поднялся и потянул меня к письменному столу.

Пока я, стоя рядом, рассеянно растирала для него тушь, он молча что-то писал. Император Канси всегда считал его почерк излишне мягким и женственным, полагая, что ему недостает прямых и жестких черт, поэтому часто говорил, что восьмому принцу следует больше практиковаться в написании иероглифов. Мне, однако, казалось, что принца несильно волновал собственный почерк и прописывание иероглифов было для него по большей части чем-то сродни медитации.

Заполнив иероглифами лист, он отложил кисть и надолго застыл, задумчиво глядя на бумагу. Не удержавшись, я с любопытством заглянула ему через плечо и прочитала:

К первым именам в списке я не испытала особого интереса, ведь я все равно не понимала, какая между ними могла быть связь; но, увидев имя на последней строчке, я невольно зачитала его вслух:

– Нянь Гэнъяо.

Покосившись на меня, в глубокой задумчивости глядящую на бумагу, восьмой принц протянул руку, схватил меня и усадил к себе на колени. Пристроив голову на моем плече, он немного помолчал, а затем тихо спросил:

– Почему тебя всегда так заботил старина четвертый?

Сердце застучало сильнее, и мозг отчаянно заработал, пытаясь быстро что-то придумать.