был мир для двоих, и он рухнул с уходом Алика, а я, глупая, все цеплялась за обломки… А что, если пришло время строить другой, новый мир с нуля? «Строить» – как это кстати пришло мне на ум… Я скользнула взглядом по лицу Кости, невольно задержавшись на его губах. – Мы почти не знаем друг друга. Мы ведь даже ни разу не…

– Мне нравится ход твоих мыслей. – Костя с улыбкой наклонился и замер, вопросительно глядя мне в глаза. Я легонько кивнула, разрешая наш первый поцелуй, и его губы мягко коснулись моих…

Нет. Не может быть. Я, должно быть, ошиблась. Со мной просто не могло такого случиться! Что это было? Потрясенная, я будто одеревенела на миг, и Костя замер, почувствовав сковавший меня ступор. Я отшатнулась, тяжело дыша, но в следующее мгновение сама прильнула к нему, желая проверить первое впечатление.

Оно подтвердилось. Увы. В объятиях Кости было уютно и надежно, его губы оказались мягкими и приятными на вкус, а он сам, преодолев первое смущение, сжимал меня все крепче. Но… все было не так. Я ощущала это ясно, остро, даже несмотря на то, что вряд ли смогла бы внятно ответить на вопрос, а как это «так». У меня просто не возникло обычной в таких случаях ответной реакции. А еще… меня не покидало чувство, что я совершаю что-то неправильное. Да что там неправильное – недозволительное, просто вопиющее! Потому что целую… чуть ли не родного брата. Моего соратника. Защитника. Друга. Но не моего мужчину.

– Рита, что-то не так? – Костя ошарашенно взглянул на меня, отступившую и застывшую на месте, и от вида недоумевающего и отчаянно краснеющего великана в душе начало подниматься совсем неуместное сейчас раздражение. – Что случилось?

И как я могла объяснить то, что с трудом формулировала даже самой себе, в собственных мыслях? Выдать что-то вроде: «Прости, дорогой, но мы слишком долго не могли решиться – и увязли в зоне дружбы без надежды однажды оттуда выбраться»? Полтора жалких поцелуя окончательно и бесповоротно убедили меня в том, что ничего между нами уже не будет. Можно было сколько угодно обманывать себя, пробовать, притворяться – изменить это мы были не в силах. Уж я-то точно.

А Костя все топтался на месте этаким нескладным медведем, являя собой одно большое недоразумение. Неужели он не почувствовал ни тени дисгармонии? Нет, судя по его растерянному виду, он не рвался признавать меня нареченной сестрой – и терялся в догадках, не в силах объяснить мою реакцию.

– Рита, в чем дело? – Он сделал шаг ко мне, и я инстинктивно подалась назад. – Что с тобой?

– Я… не… не знаю, – заблеяла я, когда все умные слова вмиг вылетели из головы. – Я не могу…

– Но почему?

Больше всего на свете мне сейчас хотелось сбежать. Закрыться в комнате, забиться в самый темный уголок и сидеть там, спрятавшись ото всех. Не размышляя, не копаясь в душе, не оправдываясь, не придумывая деликатных фраз. Чтобы меня никто не трогал. Не приставал с вопросами. Не давил и не смотрел с самой искренней тревогой, заставляя чувствовать себя последней дрянью.

С Аликом все было иначе. Он не медлил, когда хотел прикоснуться ко мне, не испрашивал разрешения, когда собирался поцеловать, но при этом всегда безошибочно угадывал мое настроение. Сколько раз, сжавшись в комочек на узком диване, я прятала лицо у Алика на груди и с наслаждением вдыхала запах его кожи, к которой навеки, казалось, прицепился тоненький аромат свежего, типично мужского парфюма… В такие моменты я чувствовала себя защищенной и бесконечно счастливой. Тогда я была живой. С уходом Алика умерла и я сама.

Почему это произошло именно со мной? Я узнала, что такое любовь, – и почти сразу же ее потеряла. Нет, не так – у меня ее отобрали. Грубо, безжалостно отодрали от души, прямо с кровью и мясом, оставив от меня лишь жалкую оболочку. За что? За какие прегрешения я обречена существовать, осознавая, что никогда больше не почувствую ничего подобного?

Перед глазами снова расплывалось за пеленой слез лицо абсолютно чужого мне мужчины, а в висках так и стучало: «Никогда, никогда…» Я могла сколько угодно внимать разумным доводам мамы и Аньки, могла отвлекаться на конкуренцию с коллегой и с головой бросаться в журналистское расследование, могла заботиться о чудесной девочке и находить общий язык с ее отцом… Могла, наконец, поднимать глаза к небу и утешаться тем, что однажды, пусть и через много-много лет, уже не на этой земле, мы чудесным образом воссоединимся с Аликом. Но все это было лишь нехитрым самообманом. Попыткой худо-бедно встречать каждый новый день, не заходясь в рыданиях. Сейчас же это «никогда» обрушилось со всем яростным отчаянием, и мне стало страшно. По-настоящему страшно при мысли о том, что я уже не увижу, не прикоснусь, не почувствую… Никогда.

– Рита, ты… ты опять плачешь? – Костя метнулся ко мне, попытавшись сжать за плечи, но я резко дернулась, вырываясь. – Что все-таки случилось?

– Ничего! И не трогай меня, никогда, слышишь? Никогда. Никогда! Это же инцест какой-то! – Мой голос сорвался на рыдания, губы затряслись, но вид потерянного, уронившего плечи Кости заставил меня встряхнуться. А ну-ка, приди в себя, истеричка! Он ни в чем не виноват. И явно заслуживает лучшей доли, чем потакание капризам окончательно свихнувшейся от переживаний неудачницы. Глубоко вздохнув, я отступила еще на шаг и с трудом, сквозь слезы, выжала из себя: – Прости. Дело во мне, только во мне. Тебе нужна другая женщина, которая сможет полюбить… Я же никогда не забуду… никогда…

И снова это окаянное слово! Отмахнувшись от бросившегося было ко мне Кости, я пулей полетела к лестнице, уже не стесняясь громких рыданий. Оказавшись в своей комнате, я хлопнула дверью и с размаху, не раздеваясь, бросилась на кровать, давая волю новому приступу истерики.

– Никогда, никогда, – твердила я, отчаянно колотя ни в чем не повинную подушку. Темнота обступала меня, и в это мгновение так хотелось раствориться в ней, забыв обо всем, забыв саму себя… Тело сотрясалось от рыданий, и казалось, я вот-вот выплюну собственное сердце. Ну и пусть! Я без труда представила фиалковые глаза, мягкие черты, густые темные волосы, сильные руки. Как же ты нужен мне сейчас… Но ты больше никогда не будешь рядом. Никогда…

За спиной вдруг раздался мягкий шорох, и по яркому лучу, скользнувшему по подушке, я поняла, что дверь комнаты распахнули. Да что же это такое, даже без стука! Так и есть: