у вас, небось, все мороком созданные, да? Бедные чиновники… прямо жалко их стало, – хмыкнул Соколовский и продолжил: – Ладно, я понял, но на досуге всё-таки почитай про семейство Борджиа. Люди-то они люди, но прямо копия твоих родственников, что по стремлению к власти, что по ядам.

– Хорошо, – кивнул Крамеш. – А… может, мне с вами пока походить? Ну, как охраннику?

– Самому охота под ножичек попасть? – иронично уточнил Соколовский. – Давай без геройства обойдёмся, а то Татьяна расстроится. Она, видишь ли, за тебя переживает.

Насладившись в полной мере озадаченно-счастливой физиономией Крамеша, Соколовский кивнул на его левую ладонь.

– Тем более что ты сейчас как охранник ни к чему не пригоден. И, кстати, не забудь, что тебя ждёт гусятник! Как только потянет на подвиги, можешь наведаться туда и прикинуть объём стихийного бедствия!

Ему самому было совершенно не с руки ходить и оборачиваться, ожидая удара, или обнюхивать любую еду или питьё, которые ему подают.

– Вообще-то они мне уже надоели! – сообщил он своему отражению в зеркале. – И работы полно, и домой пора, и ящерь ещё нести… Тьфу, вот ящерь особенно неприятно!

Настроение, испорченное ящерью второй раз за последнее время, помогло принять решение.

«Ну не хотят они жить относительно спокойно, ладно. Будут жить, как… как он!» – Соколовский не любил вспоминать о своём бывшем друге, поэтому тяжко вздохнул, потёр висок, где под густой шевелюрой был шрам-напоминание… Вечная памятка о том, что тех, кому доверяешь, надо выбирать осторожно и осмотрительно.

Следующий его день был расписан поминутно, но именно в этот день к вечеру дверь трейлера, в котором Соколовский готовился к съёмкам, беззвучно приоткрылась, и в неё скользнула красивая черноволосая женщина. Она была готова швырнуть в сторону актёра небольшие острые штучки, пропитанные ядом, – напиток, который недавно потребил этот тип, явно уже подействовал, и он не успеет среагировать.

– Ну и ну, какие птицы в моём скромном трейлере, – мягкий голос за спиной заставил её подпрыгнуть, обернуться, почуяв чужое прикосновение к плечу, но… руку поднять она уже не могла, подчиняясь мороку врага.

– Оборачивайся! – велел Соколовский, отступив от метательных стрелок, выпавших из ослабевших пальцев вороницы.

Через миг у его ног сидела крупная чёрная птица.

– А теперь слушай меня! – приказал он, и она внимала, забывая то, что ей больше не пригодится. – Вылетаешь из двери и ждёшь меня!

Вороница выпорхнула из трейлера и уселась на ветке ближайшего дерева.

Ждать пришлось долго, почти до ночи, а потом лететь за машиной к дому… Странно знакомому дому, вот только ей никак не удавалось вспомнить почему.

***

Соколовский вошёл во владения Верхолётных в компании с входной дверью. Из темноты к нему кинулись было двое воронов, наименее пострадавших в последней стычке, но стоило им коснуться Соколовского, как они, прервав прыжок, уже птицами упали на пол.

Через какое-то время незваный гость вошёл в святая святых – кабинет главы рода.

– А! Прришёл? Понрравились наши угощения? Ну и как тебе быть упрравляемым? – хрипло расхохотался Верхолётный.

– Да как вам сказать. Управляли мной когда-то, было дело, да только не вы! Сидеть! Нет, и звать никого не надо – никто не придёт и не прилетит.

– Что? – прохрипел дед. – Как это возможно? Кто ж ты такой?

– C этого вопроса и следовало начинать, – пожал плечами Соколовский. – Но задавать его уже поздно.

Он подвинул стул и непринуждённо уселся на него, не сводя взгляд с ворона.

– Людской облик никогда не давался просто так. И на самом деле это вовсе не данность, а тоже дар. Я не могу им распоряжаться – не я давал. Но вот сделать так, чтобы ты, как и твои родичи, забыл, что мог становиться кем-то кроме птицы – это запросто!

Бросок старика, который попытался накинуться на врага, Соколовский словно и не заметил. Так, отмахнулся, как от комара.

Его прикосновение к бывшему главе великого рода, который взлетел на самые вершины, а потом упал и сам себя уничтожил, сработало безукоризненно – на полу сидел ворон, который недоумённо озирался на обстановку, а потом, шарахнувшись от человека, вылетел в распахнутую дверь.

– Лети… твоя стая тебя ждёт! Теперь вы – просто вороны, которые будут вести обычную птичью жизнь. Долгую, непростую… И в этой жизни не будет ни власти над другими, ни ядов, ни тайн, ни величия рода. Только небо, ваши родственные узы и выживание. Как у всех обычных воронов.

Напутствие прозвучало в опустевшем доме как реквием…

– Собственно, насколько я помню, Борджиа тоже закончили не ахти… К концу восемнадцатого века род, потерявший своё влияние и силу, просто вымер, так что, наверное, просто вороны – это даже лучше! – пробормотал Соколовский, пожав плечами.

Он отлично сознавал, что никто из Верхолётных, кроме Крамеша, теперь не сможет вести людскую жизнь. Ни они, ни их дети… Он много чего знал об их жизни – когда-то ему подробно рассказывали, так что припомнить оказалось так просто:

«Вороны соблюдают строгую преемственность – воронята вылупляются из яиц, снесённых и высиженных матерью, и первый раз принимают человеческий вид через отца или мать, которые обернулись и взяли на руки своего птенца. Только тогда птенец первый раз становится младенцем. Если этого первого изменения нет, то воронята ничем не будут отличаться от своих обычных сверстников. А те из них, кто всё-таки принимает людской облик, через родителей получают и свои знания, и свой взгляд на жизнь.»

– Нда… Крамеш и Вран, которые пошли против своих семей – неописуемая, почти невозможная редкость. Неправильные вороны… Летящие против ветра! – пробормотал Филипп.

Соколовский пнул ногой клетку, в которой совсем недавно сидела Крания. Её он тоже отпустил на волю к её стае, заставив забыть людские переживания, которые оказались ей не по крылу…

«И дети той же Крании приняли бы от неё всю ту муть, которой до краёв была напичкана их мать. И стали бы так же стремиться к возвеличиванию рода, к власти! Правда, для этого надо было бы, чтобы Верхолётные выжили чисто физически, а насколько я знаю, против них уже собирали поход все те рода, воронов из которых они унижали и держали в неволе. Так что… так что не мучает меня совесть. Ни разу не мучает!» – решил для себя Соколовский, старательно обходя родовое жилище вороньего рода.

«И вообще, я очень люблю простые, но элегантные решения!» – сообщил он себе, исключительно из принципа: «Сам себя не похвалишь, весь день слишком скромным проходишь»!

Филипп пожимал плечами, находя всё новые и новые клетки, плети и прочие «прелести» жесточайшего правления последнего из Верхолётных – если бы у него и были хотя бы малейшие