– Бочку скорпиев в них кинуть, чтоб расползлись и жалили. Как моя теща, – почти с любовью в голосе поделился Снари Эгильссон, отменно прославившийся при прорыве морской осады неделей раньше. – Дожил я тут, уже по теще загрустил.

– Как дотуда долетит. Да треснется. Из скорпиев выйдет подлива, – огорчил товарища Ингимунд. – От бочки смолы. Да тряпки горящей. Был бы больше толк.

– Или от в кноп ухреначенной йотунской бочки. А теща теще рознь. Стой, Снари, раз теща, так у тебя еще и жена есть? Вы только поглядите на этого удотрясучего кобылопера, – Родульф был то ли удивлен, то ли восхищен.

– Эйфура, Ауд, Тофа, эта, как ее звали, банщица, потом Ормхильд, – принялся загибать пальцы на руке Вегард, один из скиллеборгских умельцев, помимо присмотра за камнеметами, работавший вместе с Кнуром. – И это только за предыдущую луну. А как звали тех четверых, что на тебя всем гуртом повесились, как Осел в порт вернулся, а за ним гутанские кнорры с рыбой и зерном, я даже и не припомню…

– Я доброе дело делаю, вдов утешаю, – возмутился Снари. – Смотри, посольство!

Воины со щитами и копьями в первом ряду строя Йормунрековой дружины расступились, пропуская нескольких верховых, одного с ветвью – знаком мира. Им предстоял путь в гору по дороге, заваленной обломками метательных устройств и расклеванными птицами трупами их незадачливых толкателей. Нескольких тогда свежеубитых лошадей и ослов затащили за стены Скиллеборга его защитники во времена голода, все прочее трупье, накопившееся за месяц с лишним осады, так и осталось валяться. Камнеметчики на башнях не стали бы стрелять по Йормунрековым дружинникам, приди те за телами товарищей, но те словно нарочно оставляли покойников непогребенными – по предположению Бейнира, чтобы почтить воронов – птиц Одина, а по предположению Горма, чтоб назло портили вид и воняли.

– А жена твоя знает, какой ты вдовий ложесноутешитель? – спросил Родульф.

– Что происходит в походе. Остается в походе, – изрек Ингимунд.

– Тебе со Снари поход, а некоторые здесь живут, – обиделся было Вегард, потом задумался. – А вправду, если здесь все головы не сложим, домой вернетесь, что родне расскажете? И вообще, стоит ли рассказывать? С другой стороны, врать совсем нехорошо…

– Мое рассуждение такое, – вступил в разговор ранее молчавший Сигур, с рукой в сложной перевязке. – Врать нехорошо, однако, все рассказывать тоже не след. Если ты, к примеру, где-нибудь на серкландском берегу безлунной ночью отшкварил овцу…

– Шкварят свинью, – поправил Родульф. – Овцу баранят.

– Ладно, отбаранил овцу. Мое рассуждение – ты промолчишь, овца не расскажет, и конец. А если вот у тебя одна жена с детьми в Ситуне, другая в Хольмгарде, а третья в Хроарскильде, и ни одна о другой не знает…

– Ну, если они все ухожены да приодеты, что ж за беда? – Снари явно подумал о претворении мысленного опыта Сигура в жизнь.

– Многоженство разрешено. По закону, – внес свой вклад Ингимунд.

– Но наказывается, по закону природы, – возразил Родульф.

– Как это? – не понял лолландец.

– Многотещием. С одной тещей еще может повезти, с многими – ты точно попал. Но ты, Сигур, прав – врать не надо, а вот с правдой, семью псами друг из-под друга ее еть, надо осмотрительным быть.

Вегард прищурился, глядя на Снари, и сказал:

– Значит, придешь ты в дом, жене осмотрительно так расскажешь, где был, что делал, и она тебе про свое житье-бытье, пока тебя дома не было… тоже осмотрительно так…

Снари покраснел:

– Ты осмотрительность с распутством-то не мути!

Тем временем, посольство размеренно двигалось в гору. На верхнем боевом ярусе воротной башни, за его приближением наблюдали конунг и присные.

– Пошли за Сакси, Горм ярл, – приказал Бейнир. – Может, он в трубу сможет определить, кто посол. Я чую подвох.

– Зачем посылать? Са-а-акси! Конунг зовет! – крикнул Горм в направлении верхнего боя стены к западу от башни.

– Это очень странное посольство, – Бейнир Хромой пристально наблюдал за семерыми всадниками, пересекавшими пристрелянное пространство перед южными воротами Скиллеборга.

– Верно, с какой печали при после эти старьевщики? – Горм тоже с сомнением уставился на Йормунрекова представителя, медленным шагом ехавшего к воротам на светло-сером коне, с оливковой ветвью (скорее целым оливковым суком) на коленях.

Он еле-еле держался в седле, словно спал на ходу. Впереди и по сторонам посла тоже не ахти как сидели в седлах шестеро в длинных черных плащах с клобуками, скрывавшими лица.

– Гав! – согласился Хан.

Дорога вела к проездной башенке, расщелиной отделенной от остальной верхушки утеса. С другой стороны, воины на втором ярусе воротной башни уже ждали конунгова приказа опустить мост или стрелять. Конунг сменил прозвище с неблагородного «Слюнявого» на достойное «Хромой» по настоянию дружины, после того, как Бейнир, несколько дней не вылезая из седла и сменив с дюжину коней, сплотил напуганные, разрозненные, дерущиеся между собой толпы на пути из Гафлудиборга в Скиллеборг во вполне приемлемое подобие дружины с обозом, превратив бегство в отступление. Он сохранил все, что осталось от его ватаг после разгрома на море, и заодно спас несколько тысяч беженцев. Празднество по поводу нового погоняла, вынужденно задержанное крайне для всех затруднительным полным отсутствием еды, закончилось настолько недавно, что некоторые из карлов, собравшихся встретить посла, еще окончательно не опохмелились. В последнем по крайней мере отчасти было виновно старое вино, забытое лет на пятнадцать в дальнем погребе и случайно найденное воинами Бейнира, отряженными обходить подземелья и слушать, не ведется ли подкоп.

– Обычай велит, чтобы конунги встречались один на один на перекрестке, или в лесу, или на двух лодках на середине реки, – далее разъяснил Хромой. – Мне против обычая говорить не с конунгом, а невесть с кем, и еще при жрецах.

– Бейнир конунг, Беляна дротнинг[104], Горм ярл, – не переводя дыхания, с поклоном выпалил Сакси, успевший повоевать и за Йормунрека, и против него.

– Глянь, Сакси сын Инкеля, и скажи мне, узнаешь ли ты посла? – Бейнир правой рукой протянул новопришедшему зрительную трубу.

Боевые перчатки конунга, вернее, одна из них, были сделаны с хитростью. На правой, пальцы могли управляться как движением изнутри, так и несколькими рычажками снаружи, за счет чего Бейнир мог держать руку совершенно прямо, или наоборот, мертвой хваткой вцепиться в рукоять длинной секиры или в ремень поводьев, как бы его ни крючило. Пристроившись у бойницы, Сакси по непривычке долго возился с трубой, пытаясь то так, то эдак вывернуть шею, и наконец определил:

– Это Сигвальд ярл, сын Эйнара. Он верховодил передовым отрядом при взятии Альдейгьи и защищал спину конунга во время битвы с йомсами в Янтарном море. Любит выпить, похоже, и сейчас перебрал.