покинула Кэндлфорд-Грин, прихожанки чуть ли не ссорились из-за украшения церкви и по очереди пособляли миссис Делафилд справляться с семейными хлопотами. Для мистера Делафилда сшили так много теплых домашних туфель, что износить их все смогла бы только сороконожка, а Элейн и Оливию так часто приглашали на чай и так усердно потчевали, что, если бы девочек не отправили в школу-пансион, их пищеварение было бы безнадежно испорчено. Хотя бедная паства, вероятно, почитала нового священника меньше, чем мистера Кулздона, любили его все-таки больше, ведь он был более человечен.

Мистеру Делафилду недолго было суждено исцелять души в Кэндлфорд-Грине. Через год или два после того, как Лора оттуда уехала, ей сообщили в письме, что священник получил приход в столице и собирался провести в своей новой церкви специальную службу в день ежегодной лондонской поездки «кружка кэндлфорд-гринских матерей». Но он оставил свой след в селе не только тем, что сумел принести многим людям духовное утешение, но и тем, что ломал предрассудки.

Далее, примерно в эту же пору выросла оплата труда. Батракам вместо десяти–двенадцати шиллингов в неделю стали выплачивать пятнадцать, а квалифицированные рабочие перешли с прежнего недельного жалованья, не зависевшего от проработанного времени, на почасовую оплату, и хотя цены после этого тоже подросли, но не так сильно, как заработки. К резкому росту цен привела война с бурами, но это случилось лишь через несколько лет.

Тем временем королева Виктория отметила свой бриллиантовый юбилей, и лозунгом страны было «Мир и изобилие». В сельской местности были образованы советы, и передовые жители Кэндлфорд-Грина получили возможность обнародовать свои проекты по улучшению местной жизни и осуществлять некоторые из них. Ходили слухи о стипендиях для деревенских школьников; совет графства отправил специалиста по кулинарии читать лекции в школе; для старших мальчиков по вечерам были организованы занятия, которые уже не назывались «вечерней школой».

Жилищное строительство по-прежнему оставлялось на откуп частным предприятиям, однако запрос на более современные дома не остался без внимания. Когда одному из жителей Кэндлфорд-Грина улыбалась удача в виде более перспективной работы или более высокого жалованья, как правило, его жена, услышав хорошую новость, тут же восклицала:

– Теперь мы сможем поселиться на «вилле»!

Иногда ее честолюбивые устремления воплощались в жизнь, и семья переезжала из своего старого, неудобного, зато толстостенного и теплого коттеджа с плодородным садом в одну из небольших «вилл» в недавно построенном поселке на Кэндлфордской дороге.

Новый дом из-за тонких стен и плохо подогнанной деревянной обшивки мог оказаться сырым и насквозь продувался сквозняками, а сад за домом, прежде являвшийся частью топкого, кочковатого луга и оставленный застройщиком в почти первозданном состоянии, разумеется, превращался, по выражению мужа, в «головную боль»; зато жена наслаждалась престижными роскошествами в виде шикарной входной двери с медным молотком, эркера в гостиной и кухонного водопровода. Плюс реноме обитательницы «виллы».

Хотя задачу обустройства сада за домом спекулянт-застройщик сваливал на жильцов, небольшой газон перед домом разбивал он сам, уложив вокруг небольшой центральной клумбы несколько футов дерна. Этот скромный палисадник был огорожен узорчатой чугунной решеткой, к входной двери вела дорожка, мощенная красно-синей плиткой. За палисадником, у края тротуара, были высажены молодые деревья; некоторые из них уже погибли, другие готовились зачахнуть, однако на самой популярной и застроенной улице осталось достаточно деревьев, чтобы оправдать ее название – Каштановая аллея.

В Лорины времена в нескольких «виллах» проживали честолюбивые семейства, переехавшие сюда из Кэндлфорд-Грина; еще больше домов было занято кэндлфордскими клерками и лавочниками, любившими сельскую жизнь или желавшими снизить расходы на жилье. Шесть шиллингов в неделю за пятикомнатный особняк, разумеется, не были непосильной платой, но, без сомнения, окупали издержки, которые понес застройщик, он же владелец этих домов. Лорин кэндлфордский дядюшка, тоже строитель, утверждал, что «виллы» сооружены из старых, подержанных материалов, без надлежащих фундаментов, и первый же сильный ветер снесет половину из них; его пессимизм, возможно, объяснялся профессиональным соперничеством, хотя справедливости ради следует упомянуть, что он не кривил душой, когда, хмурясь и качая головой, заявлял:

– Никогда не возьмусь за дешевую работу. Это не по моей части.

Дома на Каштановой аллее выстояли и, вполне вероятно, стоят там и посейчас, сдаваемые внаем работникам, зарабатывающим ныне втрое больше и вносящим утроившуюся арендную плату; каштаны давно выросли и усыпаны цветущими свечками, а в каждом саду за домом высится радиомачта. Новые жильцы въехали в только что построенные «виллы», едва успела высохнуть краска, повесили на окнах кружевные занавески, подхватив их голубыми или розовыми лентами, и вывели на воротах самостоятельно выбранные ими названия: «Чатсуорт», «Неаполь», «Солнечный уголок» или «Херн-Бей».

Лора, хотя и сознавала, что предает «ремесло», представителями которого были ее отец и дядя, все же считала дома на Каштановой аллее стильными. У нее было достаточно вкуса и чувства юмора, чтобы понимать, что названия некоторых «вилл», выбранные для них жильцами, нелепы (из последних можно вспомнить «Балморал»), но не видела ничего плохого в широких голубых и розовых лентах, которыми подхватывали занавески, хотя сама предпочла бы зеленые или желтые. За исключением бывших сельчан, которых Лора хорошо знала, «виллы» в основном снимали новые представители нижней прослойки среднего класса, с которыми ей предстояло столкнуться гораздо позднее.

Первым знакомством с этим новым для нее образом жизни девушка была обязана миссис Грин из «Хижины», жене клерка кэндлфордского почтового отделения. Лора познакомилась с мужем миссис Грин по работе, тот представил ее своей жене, после чего она получила приглашение на чай.

«Виллу» Гринов отличали от других только название и папоротник венерин волос, стоявший у окна гостиной на маленьком столике, точно посередине между пышными занавесками, вместо обычной аспидистры. Хозяйка дома сказала, что аспидистры слишком заурядны, и вскоре выяснилось, что она испытывает огромную неприязнь к заурядным вещам и особенно заурядным людям. Люди, живущие рядом, говорила миссис Грин Лоре, «жутко заурядные». Сосед был приходящим садовником (она называла его «неотесанным»), а его жена, развешивая белье, надевала мужнину матерчатую кепку. Они с утра до вечера жарили селедку, и запах ее был «просто омерзительным». Миссис Грин считала, что домовладелец должен быть более взыскателен при выборе жильцов. Лора, привыкшая к обыкновениям тех людей, которых миссис Грин называла «неотесанными», и сама любила на ужин хорошую копченую селедку, поджаренную на углях, а потому была удивлена, услышав такое. Девушка испугалась, что ее тоже сочтут заурядной; однако бояться не стоило, потому что эту даму она вообще не интересовала, разве как обладательница глаз и ушей.

Миссис Грин, невысокой белокурой женщине, еще не исполнилось тридцати лет, и ее можно было бы счесть хорошенькой, если бы не сходившее с ее лица