Андреа смотрел на Князя. Как же он был прекрасен!

Стоял с петлей на шее, гордо выпрямившись, высоко держал голову, говорил с чувством, его голос летел далеко. Солнце играло на белом лице, но он смотрел прямо на графа да Барбиано и предлагал победителю сдаться. Победителю!

Умом повредился!

Но было в этом мальчике что-то… его красота, честность и откровенная дерзость. А с другой стороны… с петлей на шее – что они теряли? И он говорил правду. Франческо Новелло здесь камня на камне не оставит.

Граф да Барбиано вдруг поднялся на эшафот и подошел к Князю. Всмотрелся в его глаза, впился в них своим колючим серым взглядом.

А Князь… стоял и смотрел на него спокойно и безмятежно.

– Я могу спасти вас, – тихо повторил он графу. – Спасти всех. Дайте мне эту возможность.

И Андреа, уже прощавшийся жизнью, в общем-то, неплохой, но безусловно короткой, вдруг четко понял по лицу графа, что поживет еще. И предсказание цыганки сбылось: Князь спас ему жизнь. Ему и остальным.

– Расскажите мне, – сказал граф.

Князь кивнул.

– Конечно. Но не с петлей на шее. Освободите моих людей, оружие им пока не давайте, чтобы не натворили бед.

Граф кивнул. И вскоре их освободили.

– Андреа, – Князь не поворачивался к нему, как и накануне, когда защищал девушку. – Пойдешь со мной.

– Куда ты, Князь? – слабо отозвался Каструцио.

Бедняга обмочился от страха, пока стоял на виселице.

– Спасать ваши задницы, – коротко бросил тот, следуя за графом. Андреа торопливо пошел за ним, по дороге широко улыбнувшись дрожащему Каструцио.

Переговоры завершились тем, что город перешел к Князю. Князь обещал помочь графу да Барбиано заключить договор с Новелло. Войско кондотьера уже показалось на горизонте, город настороженно ждал, как поступит Князь. Сейчас его судьба в руках безусого рыжеволосого мальчика.

Андреа наблюдал со стороны, как усталый и измученный Князь уже засыпает на ходу, но держится, то и дело щипая себя за запястье. Андреа тоже хотелось страшно спать. Веки были тяжелыми, то и дело опускались на глаза, а сознание уплывало в безмятежность. Теперь, когда все разрешилось, все участники ночных событий клевали носом. Князь из последних сил написал Новелло короткую записку с просьбой встать вдали от города, обещал приехать с графом да Барбиано к вечеру, чтобы передать ключи от города, сообщал, что все в порядке, но все они страшно устали после ночного предприятия.

Отослав гонца, он поднялся в спальню маркиза Калатрава. Тело уже убрали, только мухи летали над лужей крови.

Князь из последних сил открыл сундучок с перепиской, выгреб, не глядя, пачку писем и документов, спрятал их, сунув между рубахой и курткой. Потом увидел на дне сундучка, где стояла походная чернильница и валялись перья, печать для писем. Сравнив ее с гербом на чернильнице, он понял, что печать принадлежала Калатрава. Покрутив ее задумчиво в руке, он в итоге взял и ее тоже. Потом вышел из комнаты, вошел в следующую спальню, упал на кровать лицом вниз и мгновенно уснул.

Джованна проснулась от головной боли. Повернулась поудобнее, расправила затекшие и непослушные руки, с удовольствием отметила, как покалывает кровь, врываясь в пережатые до этого сосуды. Бумаги заскрипели на груди, но она все еще не могла открыть глаз. Просто подтянула ноги на кровать, прямо в сапогах, и снова провалилась в сон.

Потом проснулась опять, теперь уже окончательно. Мысленно пробежалась по событиям вчерашнего и этого дня. Вспомнила, что надо явиться к командиру с отчетом. Застонала при одной мысли, что придется садиться верхом и ехать к Новелло. Но надо. Она дала слово и должна его сдержать.

Кое-как приподнялась на постели. И сон как рукой сняло, когда она увидела сидящего на кровати Андреа.

Кондотьер смотрел на нее иначе. В его глазах была смесь печали, сожаления и тонкой, трепетной нежности. Джованна сразу поняла, что он никогда бы не посмотрел так на Князя. Мысленно спросила себя, где кинжал, вспомнила, что в правом сапоге. Но Андреа явно не спешил набрасываться на нее. Она молчала.

Он стянул с руки перчатку, медленно, не отрывая взгляда от Джованны, протянул руку и неуверенно, очень легко, коснулся кончиком пальца ее виска. Словно проверял, что она из плоти и крови. Потом так же легко, едва уловимо провел по ее брови, спустился на переносицу, пробежал по спинке носа, остановился на кончике, словно не решаясь перейти на губы.

Убрал руку, на его лице вдруг отобразилась вся внутренняя борьба, недоверие, даже досада.

– Давно узнал? – спросила она, нарушая молчание между ними.

Андреа усмехнулся. Девушка перед ним смотрела честно и открыто, как Князь. Хоть что-то не меняется. Но когда она спит, с лица слетает маска ожесточения и решительности, налет грубоватой наглости. Когда она спит, она беззащитна. И не лжет.

Ему хотелось раздеть ее, чтобы увидеть полностью, целиком, но он чувствовал, что она напряжена, и помнил про быструю реакцию Князя.

– Заподозрил странное, когда ты по нужде уходила от всех. Сначала думал, не привык Князь к походам. Пришлось прикрывать тебя и тоже прятаться. А потом хвастаться, как с Князем на спор ссал, кто до какого дерева достанет. А потом… это как-то происходило постепенно, я не давал себе отчета. Ты женственен, красив, юн, голос скорее женский, хоть и пытаешься говорить грубо и глухо. А потом это все стало выходить из-под контроля. Я понял, что хочу Князя, а потом стал сам себя убеждать, что Князь – не мужчина. А потом… я просто вдруг тебя увидел. Увидел, что ты девушка. Словно спали шоры с глаз. И пришлось прятать эту догадку от остальных. И от самого себя.

Она села на кровати. Еще сонное личико, со следом простыни на щеке, растрепанная и мягкая.

– Зачем? – спросил он. – Зачем это все?

– Маркиз Калатрава убил моего мужа, – ответила она и подняла на него леденящий душу взгляд зеленых глаз. В них он прочел страшное одиночество, отчаяние и боль, что жили в ней изо дня в день.

– Мне очень жаль, – искренне посочувствовал он. А мысли-предатели от сочувствия переметнулись к желанию. Значит, муж. Значит, эти чувственные, сладкие губы уже кто-то целовал. Ласкал ладонью ее шею, грудь, спускался до горячей и влажной впадинки между ногами… Она лежала под кем-то, изнемогая от желания, от радости бытия, от счастья. Она кричала в экстазе чье-то имя. Тогда почему не он следующий?

Он прислушивался к ее запаху, как зверь, как хищник. А потом резко отпрянул, собрался, провел рукой по лицу, стирая прочь наваждение. Это же не только женщина. Это еще и воин. Друг. Князь.

– Но продолжать смотреть на тебя, как на мужчину, я больше не могу. Хочу, чтобы ты уехала. Хоть такого товарища днем с огнем не сыщешь.

Она кивнула, словно и сама собиралась скоро его покинуть. Сказала бы она ему правду или нет? Скорее всего, нет.