Я отметил, что, возможно, его отказ встретиться с послом может быть рассмотрен как оскорбление британского правительства и страны, которую представляет этот посол. Наполеон ответил: «Причина моего отказа не может допустить подобного толкования. Этот человек не направлен в качестве посла на остров Святой Елены. Он направлен послом к императору Китая, и на острове Святой Елены он может появиться только в качестве частного лица. Соответственно, нет никакой необходимости в том, чтобы он был представлен мне губернатором. Если он хочет повидаться со мной, то пусть он направится к Бертрану. Вот тогда мы и рассмотрим вопрос о встрече с ним. Однако, я полагаю, что и для меня и для него будет лучше, если наша встреча не состоится. Ибо если я приму его, то я должен принять вид бодрого, неунывающего человека и прикрывать своё лицо маской из улыбок. Не в моих правилах принимать посетителей в ином виде. Затем или я должен буду заставить себя обратиться к незнакомцу с жалобами на варварское обращение, которому я здесь подвергаюсь, что унизило бы достоинство и личность человека, подобного мне. Или же я должен буду предоставить возможность этому губернатору наполнить голову посла ложью и заставить его заявить, что со мной настолько хорошо обращаются, что я ни на что не жаловался, что я ничего не хочу и что мне оказываются всевозможные знаки уважения. После чего подобное заявление посла даст право губернатору написать в Лондон отчёт, весь пропитанный ложью, в доказательство которой он приведёт слова посла. Таким образом, всё это поставит передо мной затруднительную дилемму, именно ту, которую мне было бы лучше всего избежать».

Наполеон с большим сочувствием расспрашивал о состоянии здоровья капитана Мейнеля, который был очень опасно болен. Заболевшему генералу Монтолону стало гораздо лучше.

Я показал Наполеону номер газеты «Морская хроника», опубликовавшей большую статью о смерти капитана Райта. «Ни один человек, — заявил Наполеон, — не утверждал с уверенностью, что он видел, как его убивали. Главный свидетель, дающий показания об этом, был одним из тех, кто сам находился в тюрьме. Пусть его спросят, за какое преступление его бросили в тюрьму. Тюрьма — это не место для честных людей и для тех, на чьи показания можно полагаться. Если бы я действовал подобающим образом, то я бы приказал отдать Райта под суд военного трибунала как шпиона, которого бы расстреляли в течение двадцати четырёх часов, на что я, в соответствии с законами военного времени, имел полное право. Что бы сделали ваши министры и даже ваш парламент с французским капитаном, который, как выяснилось бы, высаживал на берег Англии наёмных убийц, чтобы лишить жизни короля Георга? Если бы я, в отместку тем наёмным убийцам, переправленным во Францию, чтобы убить меня, направил в Англию других наёмных убийц, чтобы они лишили жизни NN и принцев семьи Бурбонов, то как бы поступили с капитаном корабля, высадившим этих убийц на берег Англии, если бы этого капитана схватили? Ваши министры не обошлись бы с ним так снисходительно, как я обошёлся с Райтом. Они бы его судили и немедленно казнили».

7 мая. В беседе со мной Наполеон проявил большое внимание к состоянию здоровья капитана Мейнеля, чья кончина, по словам Наполеона, глубоко опечалила бы его, так как он считал капитана Мейнеля весьма смелым человеком.

«Отвратительным поступком ваших министров, — заявил Наполеон, — было их решение отделаться от нескольких сотен раненых и искалеченных солдат, которые родились в странах, находившихся под моим правлением. Эти солдаты были ранены, сражаясь на вашей стороне против меня на берегу Голландии. В этой стране они несут ответственность перед её законами. Их должны были судить и расстрелять в течение двадцати четырёх часов за то, что они подняли оружие против собственной страны. Когда мне сообщили об этом и представили письменное ходатайство о предании их суду, то я заявил: «Отпустите их. Пусть они селятся на земле своей страны в том количестве, в каком им захочется. Они расскажут, как с ними обращались, когда они сражались на стороне Англии. Их рассказы отобьют охоту у других солдат моих войск дезертировать и переходить на сторону англичан». Не говоря уже о бесчеловечности поступка, совершённого вашими министрами, — заявил Наполеон, вскинув руки от волнения, — они проявили себя как очень плохие политики, так как эти искалеченные бедняги повсюду рассказывали, что с ними произошло. Что касается меня, то я приказал опубликовать в газете «Монитор» имена многих из них, страны, в которых они были ранены, а также другие данные о них».

11 мая. Сообщил сэру Хадсону Лоу о высказываниях Наполеона относительно ограничений, о полномочных представителях и т. д. Его превосходительство спросил, почему я не сообщил ему обо всём этом раньше?

Я ответил ему, что не сделал этого потому, что беседа с Наполеоном произошла только вчера и, поскольку сообщения подобного рода я неоднократно передавал его превосходительству ранее, то я посчитал, что вчерашние высказывания Наполеона не являются важными. Губернатор заявил, что эти высказывания представляют большую важность, так как они сделаны после того, как он направил свой ответ на замечания французов относительно введённых им ограничений. Губернатор затем заявил, что основная причина всех затруднений, из-за которых ему пришлось вступить в перепалку с французами, возникла из-за поведения сэра Джорджа Кокбэрна. Как выяснилось, сэр Джордж Кокбэрн, превысив свои полномочия и действуя вне полученных им инструкций, позволил себе предоставить французам чрезмерные поблажки. Не имея на то никакого права, он намного расширил границы зоны передвижения французов на острове без сопровождения британского офицера. Сэр Джордж Кокбэрн не только не имел подобного права, но и действовал вопреки инструкциям. Когда его превосходительство прибыл на остров Святой Елены, то он был очень удивлён поведением сэра Джорджа Кокбэрна. Затем губернатор некоторое время посвятил обсуждению письма, написанного госпожой Бертран маркизу Моншеню. Губернатор, видимо, посчитал это письмо ужасным проступком со стороны госпожи Бертран. Я пояснил губернатору, что, как заявит граф Бертран, когда было написано это письмо, не существовало никаких запрещений переписки с лицами, поселившимися на постоянное жительство на острове. Маркиз Моншеню принадлежал к числу этих лиц. С того времени, когда госпожа Бертран написала это письмо, она получила шесть запечатанных писем, среди которых было письмо и от сэра Джорджа Бингэма. Его превосходительство был явно недоволен этим заявлением графа Бертрана.

12 мая. Наполеон принимал ванну. Заговорил о губернаторе. «Если бы, — сказал он, — губернатор, приехав сюда, заявил Бертрану, что, в соответствии с приказами, полученными им от его правительства, он будет вынужден ввести новые ограничения, и при этом он объяснил бы их суть и дал бы указание, что в будущем мы должны будем подчиняться им, вместо того чтобы вести себя неискренне и все делать тайком, я бы сказал, что это человек, который выполняет свой долг ясно и открыто, не прибегая к обману и к увёрткам. Необходимо, чтобы в этом мире существовали люди таких профессий, как тюремщики, уборщики мусора, мясники и палачи; но, тем не менее, мало кому нравится заниматься подобной работой. Если бы меня посадили в лондонскую башню, то вполне возможно, что у меня сложилось бы хорошее мнение о местном тюремщике, исходя из того, что он прекрасно выполняет свой долг; но я бы не примирился с его положением и не сделал бы его своим собеседником. Капитан NN сказал госпоже Бертран, что во всех британских доминионах худшего человека, чем этот тюремщик, нельзя было выбрать на должность губернатора; и что довольно скоро мы в этом убедимся. В действительности, он описал его именно таким, каким мы его нашли. Но поскольку мы думали, что он желает склонить госпожу Бертран к тому, чтобы она покинула остров вместе со своей семьёй, то мы высказали предположение, что он преувеличивает недостатки этого человека, хотя мы ясно видели, что капитан NN был близок к истине».