солдатам, чтобы они легли на снег и начали стрелять, но меня словно не слышали. Тогда я вскочил и схватил первого попавшегося пехотинца за грудки.

– Русские наступают! – вне себя от страха закричал он. – Они наступают со всех сторон! Надо уносить ноги!

Я стал звать их унтер-офицера, но тот, сославшись на приказ командира взвода, бросился догонять бегущих. Последним появился и сам командир взвода.

– Людей не остановить, – заявил он. – Они замерзли, ничего не видят и думают только о том, как бы убраться отсюда.

Я снова улегся на снег. Мне было неясно, остались ли еще впереди наши пехотинцы. Видимость в заснеженном поле оставляла желать лучшего, составляя не более 20 метров. Внезапно из темноты вынырнула еще одна группа людей. На мой окрик никто не отозвался.

– Кюль, вы видите что-нибудь?

– Какие-то тени, – откликнулся он.

– Позовите их!

Но унтер-офицер молчал. Рядом со мной лежал с телефонным аппаратом на ремне, переброшенном через плечо, Рипе, зажав винтовку в руке.

– Унтер-офицер говорит, нам надо уходить, – сказал Рипе.

Между тем плотная группа людей продолжала приближаться. Я вновь окликнул их, и опять в ответ тишина.

– Стой, или я буду стрелять! – в последний раз крикнул я.

И опять никто не отозвался. Тогда я снял автомат с предохранителя и выпустил в сторону приближающейся группы весь магазин. Снова тишина. Я вставил в автомат новый магазин. Ни звука, ни движения. Группа словно растворилась в воздухе.

Мы забрали из нашего логова оружие и приборы, а затем отошли на 50 метров назад, к пехоте. Там была круглая яма, минометная позиция, на полу которой, сжавшись в комочки, на корточках сидели 10 солдат. Зажав винтовки между ног, они напряженно вслушивались в темноту.

Я спросил, не знают ли они, где Альт.

– Здесь я! – отозвался он и подошел ко мне.

Позвонил Теске и сказал:

– Пехота, похоже, отходит.

– Но мы не отходим и готовимся провести новую пристрелку.

– Нас они не возьмут! – заявил Альт и стал отдавать конкретные распоряжения каждому пехотинцу, ясно указывая, что и как кому делать. Ему удалось установить связь со всеми своими взводами, которые закрепились на местности, видя, что их никто не преследует. У Гемелли все было тихо, а вот до батальона дозвониться не удалось – где-то произошел обрыв провода.

Сплошной линии фронта не было, и когда Кюль увидел, что мы готовимся занять круговую оборону, мужество вновь вернулось к нему. В нем внезапно проснулся дух потсдамского гренадерского полка, в котором он служил когда-то на сверхсрочной. Старался держаться и малыш Рипе.

– Последний патрон я приберегу для себя, – заявил он, весь дрожа. – Они живым не возьмут никого из нас!

Скорее всего, Рипе услышал наши разговоры, но в 19 лет такое решение дается гораздо труднее, чем в 30.

Остаток ночи прошел спокойно. Очевидно, у русских не было здесь артиллерии. Утром с рассветом мы вновь пошли вперед, возвращаясь на свои старые позиции. Пехота тоже заняла прежнюю линию обороны. Стенки нашего сооружения изо льда и снега были прострелены во многих местах, но внутри все оставалось нетронутым. Устроившись поудобнее, мы съели гуся, которым нас угостили еще прошлой ночью.

В 20 метрах от нашей огневой позиции лежали тела 9 убитых. На одних была немецкая форма и желтые сапоги с отворотами, какие хранились в свое время на складах в Курске, а на других – гражданская одежда. Я хотел понять, откуда они пришли, но не обнаружил никаких следов. Те, кто был убит не сразу, погибли от осколков снарядов, воронки от разрывов которых виднелись на снегу.

Два дня спустя позвонил Тутхорн и доложил, что в 3 километрах от его позиции замечено приближение русской пехоты. Я не поверил своим ушам, но Амманн подтвердил его слова.

– Через 20 минут они будут перед моими позициями, на которых находится всего 15 человек, – сказал я Амманну.

– Пусть начинают стрельбу, – жестко ответил обер-лейтенант.

– Там, похоже, наступает целый батальон. Если бы у наших были пулеметы… Алло!

– Да.

– Если бы у наших были пулеметы…

– Пусть стреляют, – ответил Амманн и положил трубку.

Я снова позвонил Тутхорну и передал ему приказ открыть огонь, когда противник подойдет поближе.

– Можно ли будет произвести смену позиций?

– Только по моему приказу. Открывайте огонь и держите со мной связь.

– Слушаюсь!

Через несколько минут вновь зазвонил телефон, и в трубке послышался испуганный голос Тутхорна:

– Они приближаются! Бог мой! Их очень много!

– Открывайте огонь! Выведите орудия на прямую наводку.

В трубке послышались звуки выстрелов моих орудий, а затем снова голос Тутхорна:

– Они продолжают идти!

– Разве вы в них не попали?

– Попали, но их слишком много!

– Сколько?

– Точно трудно сказать, человек 200–300. Я меняю позицию!

– Нет! Только по моему приказу! Продолжайте стрелять!

Вновь послышались звуки выстрелов.

– А противник в ответ не стреляет? – уточнил я.

– Нет, они просто бегут и скоро будут здесь.

– Как далеко они от вас?

– 500 метров, 300…

– Алло! Алло, Тутхорн!

Но в ответ тишина.

Впереди нас тоже послышались звуки разрывающихся снарядов. Русские открыли по нас огонь из минометов. Мы забрались в свои ледяные убежища. Кругом раздавались пулеметные очереди, взрывы. Наша артиллерия начала ставить заградительный огонь, а пехота залегла. И вовремя! Я связался с Альтом.

– Мои солдаты уже не бегут и держат удар, – сказал он. – На этот раз стоят насмерть.

Мы отчаянно мерзли, несмотря на валенки, маскхалаты и пледы. Третий день приходилось проводить ночь в снегу. Натиск жестокого холода ломал всяческую волю.

Затем связь со штабом батальона прервалась, возможно, провод перебило разрывом снаряда, перестала работать и система связи с соседними ротами. Последнее, что удалось разобрать, была просьба Гемелли открыть огонь по оврагу.

– Русские хотят нас обойти, как я и предполагал, – сказал он.

Последний приказ, поступивший из батальона, гласил:

– Держаться!

Далеко в нашем тылу послышались выстрелы артиллерийских орудий. «Наши ставят заградительный огонь», – подумал я.

Не знаю, который был час, может быть, 3 часа дня, но начало смеркаться. А ночью следовало ожидать русской атаки. Огонь по нашим передовым позициям усиливался. Противник стрелял не только из пулеметов, но и стал применять артиллерию. Я пробрался к Альту, чтобы узнать, что он намерен делать.

– Моя рота будет стоять здесь, – заявил он.

– Хотелось бы послушать, что в батальоне.

– Я и так слышу, – с издевкой отозвался Альт, жестом указывая в направлении тыла, откуда доносилась беспорядочная стрельба из винтовок. – Похоже, им тоже не сладко приходится.

Наступил вечер, и на небе показались звезды. Нас осталось всего 40 человек. Однако русские почему-то медлили и не пытались больше атаковать. Солдаты