Одного взгляда на разбрызганное по всей стене красное пятно было достаточно, чтобы понять: этих двух опасаться уже не стоит.

Я ждал, ждал, ждал, а солнце уже медленно опускалось за скалы. Небо начало наливаться багровым светом. В темноте ко мне подобраться будет намного проще. Никогда бы не думал, что стану вот таким идиотом, как киношный герой. Я, человек своего века, прекрасно знающий, что самая высшая ценность – жизнь, моя жизнь, а остальные пусть идут на фиг. Знающий также, что для спасения жизни можно... да что там можно – обязан бежать, нестись сломя голову, и пусть остальных убивают и мучают, только бы не прищемили пальчик мне, самому лучшему на свете... все же вот я, как идиот, сижу здесь и «прикрываю отход».

И все-таки это я, мелькнула мысль. Почему? Потому что вокруг мораль такая? Все такие? Вряд ли... Я настолько чувствую свое превосходство над этими простыми людьми, что не видели компьютеров и не умеют пользоваться телефонами, что мне их моральные установки по фигу.

Пользуясь тишиной, еще один попытался подобраться ко мне снизу. Я сшиб его молотом и едва не прозевал другого – этот бросился с ножом в руке. К счастью, меч я не выпускал, и храбрец накололся на острие, как листок бумаги на спицу.

Остро ударило в левое плечо. Пальцы разжались, меч выскользнул, но правой рукой я метнул молот, а мысль его повела настолько яростная, что в десяти шагах вдрызг разлетелись осколки камня, донесся сухой треск, а на отвесной стене расплылось красное пятно. Человек выронил лук и сполз на землю. Вместо головы у него было нечто окровавленное, похожее на красную половую тряпку.

Я стиснул зубы, потрогал древко толщиной в палец, – засело в плече глубоко. Наверное, глубоко. Никогда меня вот так не ранили, никогда я не сидел со стрелой, торчащей из моего драгоценного тела, но вот сижу. Боль до странности терпимая, ничего ужасного. Намного более дикая, настоящая режущая боль была, когда однажды угодил молотком вместо гвоздя по пальцу.

Еще две стрелы ударили над головой. Похоже, пугают, не хотят, чтобы высунулся или поднял голову. Значит, под прикрытием «огня» подкрадываются ближе. Если тактика слоновьей атаки, которую изучают в наших генштабах, и непригодна для ракетно-ядерных войск, то вот огневое прикрытие наверняка изобрели еще неандертальцы, забрасывая противника булыжниками.

Я отполз от камня, меч уже переложил в правую руку. Внезапно через камень бросились сразу трое. Наверное, готовились обрушиться на спрятавшегося врага, и потому лезвие моего меча разрубило двоих раньше, чем они успели подняться с того места, где я лежал минуту тому назад. Третий едва успел замахнуться ножом, как я всадил в него длинное лезвие невиданным здесь, но зато самым эффективным приемом, как вынужденно признал все видавший Бернард, – прямым колющим вперед.

Глаза степняка выпучились, он даже не успел сообщить, что же его убило, ведь я не вздымался в богатырском замахе, не вскрикивал, не сопел, не выкрикивал проклятия. Просто его пронзила холодная сталь хотя никто не умирает сразу, это только в кино злодеи-статисты по двое-трое падают от одного выстрела в их сторону, но он ощутил, что этот удар – смертельный, и потому даже не пытался ухватить меня, свернуть шею укусить или хотя бы плюнуть в мою сторону.

Он просто опустился мне под ноги, пригнув к земле и мой меч, я уперся в его живое тело, оттолкнул, освобождая меч, и мы отступили друг от друга. Он начал умирать, хотя еще мог бы жить долго, а я торопливо зыркал по сторонам.

Странно, никто не стрелял, не шуршал, не подкрадывался. Наконец до меня дошло, что стреляли и подкрадывались те уцелевшие, что успели свалиться с коней, а остальных горная лавина унесла к самому подножию.

И все-таки я конформист, мелькнула мысль. Самый настоящий. Кирпичик общества. На чьей телеге еду, того и песни пою. А если бы я оказался в шайке разбойников? Наверное, вместе со всеми убивал бы и грабил, ибо у разбойников тоже есть жизненная философия, некие ценности и веские оправдания, почему они поступают именно так.

Или все-таки в этом рыцарском обществе нашлось нечто, что настолько задело меня, насквозь прагматичного, технезированного реалиста, уже все повидавшего, испытавшего и разочарованного, несмотря на свои двадцать пять лет?

Нет, это я себе льщу, а на самом деле...

Снизу прилетела стрела, больно кольнула в ногу, пробив сапог. Я подтянул ногу за камень, стрела завязла в толстой коже сапога, рана пустяковая, снизу стрелять непросто, гравитацию пока что никто не отменил.

Доносились голоса, неуверенные, злые. Я сжал молот, задержал дыхание, ноги, как пружины, подбросили меня над уступом, я метнул молот раньше, чем выбрал цель, молот распорол воздух. Треск, крики. Я поймал за рукоять, швырнул снова. Инстинкт велел бросать в оскаленные хари, явно жаждущие моей смерти но разум холодно направил стальную болванку в каменный гребень. Сухой удар, грохот, крики раненых, тяжелый стук камнепада, что снес этих троих да еще и передавил не один десяток героев, что торопливо карабкались снизу.

Пользуясь передышкой, я передвинулся пониже. Когда новый отряд поднимался, уверенный, что я чуть ли не на гребне, я встал в десяти шагах над ними, молот снес первую группу с той легкостью, как будто это были простые деревянные кегли.

И снова я опустился перебежками еще на сотню метров. Еще немного, и я окажусь на узкой тропке, где помчусь как горный баран вниз, фиг догонишь... Это оказалось ошибкой, ибо они, оказывается, поднимались тремя группами. Две, уцелевшие, зашли со спины. Я успел дважды метнуть молот, потом схватился за меч и рубил, переступал через трепещущие тела, снова рубил, пот уже заливал глаза, однако ноги все еще перешагивали через трупы, я ухитрялся двигаться и везде оставлял стонущие тела, брызги крови на стенах, отчаянный вой и проклятия умирающих.

Меч, весь красный, как зарево заката, часто вспыхивал дивным огнем и становился чист, но руки уже налились свинцовой тяжестью. Я прокричал:

– И что же, так и будете лезть мелкие, как мыши? Где ваш вожак? Или он трус?

Парировал удар топора, снес голову, принял на щит Удар справа, а меч уже отрубил руку с топором слева. Впереди стена из щитов, поверх торчат железные шлемы, в квадратных отверстиях блестят испуганные глаза.

Я хрипло расхохотался:

– Подлые вороны! Да здравствует рыцарство...

Стена изломалась перед моим натиском, вмялась, как под ударом кулака размером со скалу. Я двинулся в пролом, рубил, сшибал с ног, щит постепенно превращался в щепки, а все тело сотрясалось от ударов. Но все равно никто не посмел сразиться один на один, и, когда я остановился перевести дух, я видел только испуганные лица, в ушах звенело от истошных воплей.

Голову потряс страшный удар. В черепе раздался оглушительный звон. Я начал поворачиваться в ту сторону, успел услышать, как на каменный пол рухнул тяжелый боевой молот, который швырнули мне в голову. Второй удар обрушился между лопаток. Я слышал, как треснули какие-то кости, тут же еще один удар, самый страшный, снова в голову...