дернулась. Развернулась к нему лицом, провела пальцами по щеке и вдруг припала губами к его губам. Шисуи стало жарко. Еще несколько минут назад казалось, даже прикоснуться к Кирэй — это нечто недостижимое, запретное, но сейчас его рука свободно скользнула по талии за спину подруги.

Как же с ней было хорошо. Не об этом ли он мечтал уже давно? Об этом. Но Шисуи даже не догадывался, что долгожданной близостью с любимой девушкой он будет забивать душевную боль, которая сводила его с ума.

Кирэй была нужна ему. Именно сейчас, как никогда раньше. Последний близкий человек, единственный, оставшийся в живых и не предавший. Она не знала его секретов. Шисуи не рассказывал ей о своих проблемах, о преступных намерениях клана, о предательстве лучшего друга и был счастлив, что Кирэй ничего этого не знает и не стремится узнать. Она не пыталась взвалить на свои плечи его боль, разделить ее, напротив, она хотела помочь ему справиться с ней самостоятельно. Своей женской интуицией она четко ощущала, что ему нужно. Знала, что он придет, и не пошла на праздник. Отворила окно, приготовила ужин. Шисуи понял, что даже сейчас Кирэй на расстоянии почувствовала его боль и только поэтому отложила свои многомудрые свитки. Он даже не думал, что эта резкая девушка с волевым характером может быть так открыта и так нежна. И не с кем-нибудь, а с ним, Учихой Шисуи.

Он, задыхаясь, оторвался от ее губ и выдохнул:

— Кирэй… Я уйду на рассвете.

Кирэй нежно гладила его шею.

— Почему?

— Вернется твоя мать. А я…

Он все-таки чувствовал себя преступником и человеком совершенно бесчестным. Но… но ведь она хотела этого сама.

— Никуда ты не уйдешь, — твердо заявила Кирэй. — Это бессмысленно. Мама все равно узнает, что ты был здесь, у нее отменный нюх. Эй-эй, тихо, что у тебя пульс подскочил?

Ее палец привычным движением медика придавливал на шее место, где запросто прощупывался пульс.

— Куда уж выше, — буркнул Шисуи. — Я идиот. А ты раньше сказать не могла?

— Что ты идиот? — улыбнулась Кирэй и медленно поцеловала его в губы. — Могла. Не хотела.

Она запустила пальцы в непослушные волосы Шисуи, прислонилась лбом к его лбу и прошептала:

— Расслабься. Она все поймет и не будет ругаться. Тебе же действительно некуда идти. К тому же… Обо всем ей знать совсем необязательно.

Глава 33. Маятник качнется...

33

«Маятник качнется,Все опять начнется,Стало быть, живи…»© Пикник

Чувствительность возвращалась постепенно. Кожу по всему онемевшему телу слабо покалывало. Ощутимо билось о ребра сердце, шумела в ушах кровь. Слишком громко.

…раньше никогда не задумывалась, что ее организм издает столько звуков. Кто она?

Легкость…

Мрак.

Веки шевельнулись и раскрылись. Все еще мрак, в нем проступали контуры…

…попыталась подняться, но тело не слушалось. Кто она такая? Что это за место?

В сознание толчками накачивалась память.

Высокий мужчина. Черные волосы прикрывают его левый глаз. Обида. Ярость. Холод камня. Духота и книги. Темно-синий кардиган крупной вязки, который волочится по полу, переворачивая страницы. Дрожь в коленях. Дрожь во всем теле. Взрывы. Скрипучий визг какого-то животного. Мертвые люди и девять оранжевых мохнатых змей, что извиваются на фоне лиц Хокаге — четырех лиц, не семи. Жажда. Мальчишка, снующий туда-сюда, словно заяц. У него есть вода. Не уходи, стой! Поделись со мной водой… Свежесть теплого вечера. Стыд. Недовольные люди. Неуютно и грязно, резкий запах мочи. Вороны, теплое дыхание молодого мальчика и горящий шаринган всего в десятке сантиметров от носа.

А дальше…

Что было дальше?..

Сарада вскочила с пола. Тело наконец среагировало на ее команду и подчинилось.

Голова болела от перегруза мыслей и воспоминаний.

Вспомнила…

Она — Учиха Сарада. И она умерла.

Но тогда почему ее сердце бьется, легкие дышат?

Почему в груди нет холодного предмета, который мешал ей жить всего минуту назад?

Все это был кошмар? Гендзюцу?

Глаза привыкали к темноте. Из окна в комнату падал лунный свет. Сарада осмотрелась и поняла, что она в кабинете дедушки. Не сон. Все случилось на самом деле. Тогда… Почему она жива?

Вокруг никого не было.

Взгляд упал на татами — на месте, где некогда лежали тела бабушки и дедушки, въелась темным пятном кровь. Трупы исчезли.

И снова что-то холодное и острое вонзилось в сердце. Сарада, задыхаясь, прикоснулась к груди, пытаясь нащупать рукоятку куная, но никакого куная не было. Эта боль была душевной: она вспомнила последние минуты перед тем, как потеряла сознание.

Мокрые от слез щеки; радужка, горящая красным. Томоэ шарингана, сливающиеся в страшный рисунок. Мертвые тела бабушки и дедушки. Человек в оранжевой маске, у которого не было тела; проблеск шарингана в отверстии черной дыры. Смерть.

Во рту пересохло. Невероятно, невозможно. Тот человек, который с любовью глядел на нее ночью и слушал истории про будущее — не мог…

Воспоминания возвращались медленно, отзываясь болью в груди возле сердца. Догадки строились еще медленнее: они блуждали в лабиринтах вопросов, на которые не было ответа, и всякий раз заходили в тупик.

Двое Учиха убили ее и уничтожили весь клан. Двое. Человек без лица и без тела и Учиха Итачи. Факт, который не укладывался в голове, как Сарада ни вертела его и ни пыталась обосновать логически. Она ничего не понимала. Мир сошел с ума. Итачи сошел с ума.

Сарада не носила часы. Сколько она сидела вот так на коленях в пустом кабинете покойного дедушки? Может, несколько минут. А может, несколько часов. Она не пыталась подняться, осмотреться, выяснить, где она, что вообще творится в деревне, сколько прошло времени и как ей удалось выжить. Сейчас все это было неважно.

История клана Учиха, укрытая тайнами. Документы засекречены, родители молчат. Папа никогда ни слова не говорил о дяде, лишь одно мимолетное упоминание его имени…

На рассудок обрушилась свинцовая тяжесть понимания: вот оно! Вот, что произошло с ее кланом.

Попав в прошлое, во времена детства своего отца, Сарада дополняла известный ей мир новыми деталями. Искала причины, возможности спасения близких людей. Избрала себе в союзники самого надежного, мудрого и сильного человека, которого могла — своего родного дядю, гения клана Учиха. Надеялась, что он сделает то, что не способна сделать она: спасет клан и сохранит мир. И оказалось, все это время спасать надо было не ему, а от него.

В груди развернулась пустота,