– А где же Зиночка? Здорова ли? Почему старшего брата не встречает? Или ты ее, зятек, в камере держишь, а?

– Я попросил бы вас, Алексей Александрович, в присутствии подчиненных мне лиц воздержаться от неуместных и легкомысленных высказываний, – прошипел Покровский.

– А вот и я, Лешенька! – послышался с лестницы певучий женский голосок. – Жива-здорова, как видишь!

– Зиночка! – Лопухин раскрыл объятья, с грустью отмечая, что сестра превратилась из тонкой веселой девицы в грузную матрону. Лицо ее округлилось, некогда веселые глаза были еле видны из-за пухлых щек. – Здравствуй, родная! А я, как видишь, не один! Помнишь ли ты сестру нашей покойной маменьки, Софью Матвеевну? Так вот, это ее сынок-с!

Впрочем, вы никогда и не виделись – он с младых ногтей то в кадетах, то на службе. Видишь, до ротмистра дослужился наш красавец-то! Кстати, зятек, рекомендую: наш кузен, ротмистр Лавров, Владимир Николаевич! Стало быть, и твой родственник!

Покровский и Лавров раскланялись, сестра Зиночка присела в неуклюжем книксене и покраснела при виде красавца-офицера. Лавров, щелкнув со звоном каблуками со шпорами, ловко приложился к ручке новоявленной «родственницы» и тут же произнес дежурный комплимент. Зиночка покраснела еще больше.

– Ну вот, зятек, а ты чуть не оставил родственника за воротами! – усмехнулся Лопухин. – Слава богу, я догадался Зиночке записку черкнуть!

– Прошу ко мне! – Покровский, посторонившись, сделал приглашающий жест.

Лавров галантно предложил даме руку и повел ее наверх, в помещение, отведенное для главного смотрителя Тюремного замка.

Едва подали на стол горячее, дежурный офицер доложил о прибытии комиссии.

– По именному повелению государыни-императрицы, – прошептал он, подавая Покровскому пакет и две визитные карточки. – Прикажете пропустить и дать сопровождающего?

Смотритель слегка побледнел, скомкал салфетку и, не извинившись перед гостями, бросился лично встречать высоких гостей.

Через полчаса он вернулся, рассеянно извинился перед гостями.

– Что там у тебя случилось, зятек? – принялся допытываться Лопухин. – Неужто ты, брат, «нашалил», и кто-то из обиженных пожаловался в высшие инстанции? Дай-ка мне визитки этих гостей – может, кто знакомый?

Дотянувшись, он без спроса вынул из рук зятя визитные карточки.

– О-о, Сергей Эрастович Зволянский! – разыграл он изумление. – Директор Департамента полиции собственной персоной! А это кто? Старший следователь Петербургского окружного суда Медников – ну, этого я не знаю!

– А со Зволянским, стало быть, знаком? – с надеждой спросил Покровский.

– Ну, с Сергеем Эрастовичем мы по нескольку раз на неделе, бывает, встречаемся. Хорошо знакомы! – Лопухин, сдерживая смех, бросил визитки на стол. – И если что не слишком серьезное – дай знать, авось, уладим! Ты ему здесь, зятек, главное дело, не перечь. Он, брат, как порох.

– Да ничего и не надо улаживать! – смутился смотритель. – Просто впервые на моей памяти пришли проверять седьмое отделение, которым никто никогда не интересовался! Отделение-то секретное, о нем вообще мало кто знает!

* * *

Для «комиссии» срочно освободили смежную с канцелярией комнату. По распоряжению Медникова и Зволянского, писари и чиновники притащили туда целую кучу бумаг. Туда же был вызван старший приставник[68] отделения номер семь со статейными списками[69] содержащихся в отделении арестантов. Уже через полчаса Медников подсчитал сумму денежных переводов, полученных осужденным Александровым от Терентьева за два с половиной года. В статейном списке арестанта не нашлось никаких сведений, с помощью коих можно было установить место его нынешнего пребывания. Зволянский, обратив внимание на явно нервничающего приставника, взял его в «крутой оборот».

– Насколько я понимаю, милейший, денежные средства, поступающие на имя того или иного осужденного, не подлежат передаче самому арестанту, а поступают на его личный счет. И выдаются арестанту на руки только в случае его освобождения?

– Точно так, ваше превосходительство!

– А в случае, если на имя арестанта приходят такие же денежные письма, как, например, этому Александрову? Наличные, так сказать.

– Осужденному сообщается о сумме денежного поступления, а деньги передаются кассиру Тюремного замка и хранятся в специальном несгораемом шкафу. Если со временем набирается изрядная сумма, кассир с казначеем открывают личный счет арестанта, куда и зачисляются наличные средства.

– И пользоваться этими деньгами арестант не имеет возможности.

– Только опосредованно, ваше высокопревосходительство! По его желанию и письменному заявлению ему выдаются пятнадцать-двадцать копеек для покупки свечей при тюремной церкви. Также, согласно заявлению арестанта, он может приобретать книги разрешенного содержания. Перед большими праздниками многие желают побаловаться фруктами или сладостями – это также возможно при отсутствии у арестанта замечаний со стороны надзирающего персонала.

– И как это происходит? – не отставал Зволянский.

– Обыкновенно, ваше превосходительство! – пожал плечами приставник. – Арестант письменно обращается с прошением к господину главному смотрителю, и тот обыкновенно дает согласие на покупку фунта-другого яблок, либо конфет. Кассир выдает назначенному для закупок приставнику деньги, а арестант после расписывается в журнале списания денежных средств.

– Существует ли ограничение на суммы производимых арестантом закупок со своего счета?

Приставник замялся:

– Видите ли, ваше превосходительство, формально такое ограничение, разумеется, существует. Но из соображений человечности на эти ограничения часто закрывают глаза.

– Закрывают глаза, – повторил зловеще Зволянский. – Теперь извольте подойти поближе, милейший! Поближе, еще поближе – и давайте посчитаем вместе! Возьмем, к примеру, того же Александрова. За время пребывания в Литовском тюремном замке он получил от одного только Терентьева денежных писем на сумму… э… триста сорок рублей. Верно? Личного счета у заключенного арестанта нет, а в кассовой книге за ним на сегодняшний день записано лишь восемнадцать рублей пятьдесят пять копеек серебром. Правильно?

– П-правильно, в-в-ваш…

– Молчать! – рявкнул Зволянский. – Теперь смотрим личное дело арестанта Александрова. Здесь содержится… Сколько там заявлений на приобретение литературы религиозного содержания, фруктов, овощей и прочего, Медников?

– Двадцать восемь, ваше-ство! – отрапортовал тот.