— Да-а-а… — простонал человек на диване. — Wien… Land der Berge…[81]

Фредрик непонимающе посмотрел на него.

— Land am Strome…[82]

Соцработник наклонился. Фредрику показалось, что в его взгляде появилась настороженность. Разговор слишком тяжелый для старика?

— Кольбейн не любит говорить об этом времени, — прошептал он, подойдя так близко, что Фредрик спиной ощутил тепло его тела.

— Слушайте, мы могли бы немного поговорить наедине?

Соцработник на секунду замялся, а потом едва заметно ухмыльнулся.

— Конечно. Прошу прощения. Пойду приберусь в кабинете. Позовите, если что-то понадобится.

К раздражению Фредрика, он не закрыл за собой дверь. Но взглянув еще раз на человека на диване, Фредрик понял, что это все равно не важно. Бледно-розовые губы старика дрожали, тело Кольбейна Име Мунсена было дряблым, очень дряблым, а лицо — таким же пучеглазым, как и у тех, что сидят у всех на виду в коридорах домов престарелых.

— Очень досадно узнать, что вы так заболели, — сказал Фредрик.

Мунсен харкнул и сделал движение головой.

— Я… наверное, вернусь к вам позже.

Старик крепче сжал руку полицейского, и желтый ноготь врезался Фредрику в кожу запястья.

— Это касается проводимого расследования. Если вы подумаете, то не вспомните ли имя Бёрре Дранге или общину под названием «Свет Господень», я бы очень…

Ветеран войны повернул голову и посмотрел на Фредрика.

— Что?

— Бе-е-ей-ер… — медленно прошипел Кольбейн, и его веки снова опустились.

Когда Фредрик поднялся, соцработник стоял в дверях, и вид у него был встревоженный.

— Думаю, я должен попросить вас уйти. Кольбейн недостаточно здоров для допросов, — резко сказал он.

Фредрик пожал плечами.

— Да, похоже на то.

Выйдя на улицу, Фредрик вдохнул в легкие холодный свежий воздух, и в голове у него прояснилось.

В атмосфере маленького домика было что-то странное. Что-то в мрачных стенах и в увядающем старике ему очень не понравилось. Едва ощутимый запах гниения. Стоит ли ему сообщить Коссу о том, как сильно болен его дед? Как могло случиться, что Кольбейн Име Мунсен живет в таком ветхом доме, в то время как его сын — процветающий судовладелец, депутат Стортинга и бывший министр? Как там сказал Косс? Они мало общаются, Герхард Мунсен с отцом?

Фредрик прислонил голову к оконному стеклу в вагоне метро. Нет. Это не его дело. Там был врач, и соцработник тоже там. Несмотря на то что семье следовало бы быть там, Мунсен не предоставлен сам себе. Это не работа Фредрика — звонить кому-то.

Звонить?

И тут он вспомнил, что после утреннего сна в здании полиции он ни разу не включал телефон.

Кафа оставила три сообщения. В последнем ее голос дрожал.

Главный инспектор полиции Фредрик Бейер видел больного старика, соцработника, дом в беспорядке и упадке. Но после разговора с Кафой все предстало в ином свете. Он увидел Бёрре Дранге в перчатках, кепке и с бородой и вспомнил настороженность в его глазах, когда стал задавать ему вопросы о Венском братстве, испуг, когда спросил о нем. Фредрик увидел старика, беззащитного и умоляющего. Дом, но не в беспорядке, а который только что перевернули вверх дном.

— Забери меня в Хельсфюре, — пробормотал он сквозь сжатые губы.

Кольбейн Мунсен внезапно проснулся, услышав, как поворачивается в замке ключ. Он все-таки задремал. Странно. Он был уверен, что этой ночью не заснет.

Дверь медленно открылась. Тень осторожно вошла и закрыла за собой дверь. Только после этого зажегся свет. Хьелль Клепсланн был одет в форму «Хирда», на поясе висел «люгер»[83]. Трость он прислонил к стене. В руках у него была одежда и рюкзак.

— Здесь все, что тебе нужно, — Клепсланн посмотрел на него ничего не выражающим взглядом. — Деньги, маршрут поездки и документы. Если остановят, ты едешь в Кристиансанн на примерку очков. Все есть в документах. Там ты найдешь бакалейную лавку Гунды Хансен и спросишь, не хочет ли кто-нибудь купить пачки сигарет, которые я положил в рюкзак. Дальше с тобой свяжутся. Это все, что я знаю. Там еще две ручные гранаты и пистолет. На случай…

Пока Клепсланн говорил, Кольбейн одевался. Немецкая военная форма пришлась ему впору. На плече была нашивка со званием унтер-офицера, и он проверил, соответствует ли это званию на фуражке.

— Все сообщения переданы дальше? — спросил Кольбейн.

— Все передано дальше.

Перед тем как выключить свет и пробраться в лабораторию, Кольбейн подошел к Клепсланну.

— А твои?

— Карен в безопасности. Ее мать сейчас тоже едет туда. Если все пойдет по плану, будем в Швеции через пару дней.

— Спасибо за сотрудничество, — сказал Кольбейн, протягивая Клепсланну руку.

Темные фигуры, выбирая безопасный путь между лучами света блуждающих прожекторов, пробрались в лабораторию. Кольбейн на четвереньках подполз к сейфу под рабочим столом. Сел на корточки. Повернул колесо и набрал шифр: 0–0—1—0–0—4—3–4. Не открывается.

— Доктор меняет числовые коды, используя только номера костей на полках, — прошептал он через плечо и попробовал снова.

Щелчок. Кольбейн повернул ручку и открыл. «Советский Союз, Восточный Урал, 1942 год», — пробормотал он и повернулся к Клепсланну.

— Сколько у нас времени?

— Сейчас четверть четвертого. Смена караула через пятнадцать минут.

— Хорошо. Это все что мне нужно.

В сейфе были сложены бежевые папки с документами. Кольбейн вытащил их, прочел надписи на обложках и быстро пролистал первые страницы.

— Что ты ищешь?

— Готовые отчеты, подтверждающие связь с Эльзой, его ассистенткой в Греции. Доказательства того, что они ставят опыты над местным населением, отравляя питьевую воду, — ответил он.

Он выбрал две папки и сложил их в мешок. Документы, бумажку с маршрутом и деньги он поместил в нагрудный карман.

— Все, что создало Венское братство, находится в этой комнате. Все научное наследие Элиаса Бринка. Его жизнь как ученого закончится этой ночью. Его жизнь как человека закончится, когда завершится эта чертова война. Этих отчетов достаточно, чтобы отправить его на виселицу.