Насир смотрел на свои пальцы, на клочья темноты, исходившие из его ладоней и погружавшиеся обратно. Похожие на те, что окружали его тёмное сердце. Что-то струилось у него под кожей, мчалось по венам. Насир сдерживал это.

Сдерживал с тех пор, как ступил на Шарр, вот только был слишком труслив, чтобы это признать.

– Насир! – закричала Зафира.

Он поднял голову. Охотница впервые обратилась к нему по имени, но при этом даже не смотрела на него.

Стальные оковы охватили запястья принца. Его подняли, как будто он был не более чем мешком. Что-то подсказывало Насиру, что он должен бороться. Сражаться. Пытаться вырваться на свободу. Но мрак, тени… Всё то, чего он настолько боялся…

Он

стал

ими.

Такова была его сущность. Насир осознал, почему в глазах темнело всякий раз, когда он терял над собой контроль. Он владел тьмой, как будто она ему принадлежала.

Его руки вздёрнули вверх. Щелчок замка эхом отозвался в ушах, а в следующее мгновение он уже стоял у стены рядом с Охотницей, истекая тенями.

«Тьма есть судьба моя».

Отец Насира оказался прав.

Тьма точно дым сочилась из пальцев, изо рта вместе с выдохами, из него.

Взгляд упал на лежащее на полу существо. Удивительно, но в этот раз Насир видел ифрита – и лицо, и тело – так, будто существо было настоящим человеком. Это был деменхурец. Дин. Его туловище было испещрено белыми стрелами Охотницы, а из ран сочилась чёрная кровь – единственный признак того, что он был ифритом. Насир привык к крови и пыткам так же, как к собственному имени, но когда Зафира натягивала цепи и умоляла прекратить мучения, он чувствовал беспомощность, граничащую с безумием.

– Планы поменялись, – объявил мужчина, изучая Насира, а затем указал на окровавленного ифрита. – Уберите его. Возможно, он ещё пригодится.

Под крики Охотницы и стоны существа два его собрата утащили Дина – ифрита – прочь.

– Страх тебе идёт, Принц, – прошептал мужчина.

Насир оцепенело смотрел на него. Он потерпел неудачу. Как болван, которым был всегда. Как безмозглый мальчишка, каким называл отец. Отец, которого, возможно, контролировал стоявший перед Насиром мужчина, но который во многом был прав.

Корона из тёмных волос на голове Зафиры распустилась, обвилась вокруг неё словно змея. Руки были стёрты докрасна; кольцо покачивалось в ритме затруднённого дыхания.

– Охотница, – тихо сказал Насир, и что-то затрещало в той яме, где должно было находиться его сердце. – Это иллюзия.

Она продолжала что-то бормотать, и в её хрипе хашашин сумел распознать слово, которое она повторяла снова и снова:

– Дин. Дин. Дин.

– Зафира, – нежно позвал Насир, не в силах насладиться моментом, когда впервые прошептал её имя вслух.

Она замерла и посмотрела на него. Глаза – как два полумесяца из тающего льда.

– Это иллюзия, – повторил он неуверенно. Чёрные спирали, исходившие из него, были вполне настоящими.

– Как ты можешь утверждать, что реально, а что – нет? – спросил мужчина. Насир с трудом перевёл на него взгляд. Мужчину окутывала тьма. Даже слова его сочились ею. Истинное воплощение мрака. – Когда твоя собственная мать хранит достаточно секретов, чтобы поставить тебя на колени.

Насир понял лишь половину сказанного. Другую половину скрыла истекающая из него чернота.

– Хватит загадок, Лев, – простонала Охотница, начиная напоминать себя прежнюю.

– Только ради тебя, azizi, – усмехнулся он.

Насир сделался очень, очень тихим. Янтарный взгляд обратился к нему.

«Он жив. – Это была его первая мысль. – Всё это время он был жив».

Он вспомнил слова Беньямина о тьме, что угнездилась в Гамеке, и понял, почему ему знакомы эти глаза.

Он заглядывал в них всякий раз, когда смотрел на собственного отца.

Неудивительно, что Гамек знал о Беньямине и Кифе.

– Несите нож, – тихо сказал Ночной Лев, но, изучив непоколебимый взгляд Насира, вдруг улыбнулся. Тени зашевелились от волнения. – Laa. Несите кочергу. Охотница должна знать, что я не даю пустых обещаний.

Как бы Зафира ни хотела, чтобы Насир не приходил в логово Тени, она не могла подавить лёгкое эхо восторга при виде наследного принца. Теперь она была чуть менее одинокой, чуть менее потерянной. Пусть даже он был прикован рядом с ней. И выдыхал тени.

– Ты принесёшь мне Джаварат, azizi? – лёгким шёпотом спросил у неё Ночной Лев.

Зафира стиснула зубы, и он прекрасно понял её ответ.

Ифрит принёс кочергу, стальную, чёрную, ничем не примечательную. Лев взялся за неё и одарил Насира ледяным взглядом.

И Зафира увидела, как равнодушный принц потерял рассудок. Серые глаза будто покрылись трещинами. Приоткрытые губы охватила дрожь. Тени струились из его глаз, а из его рта рвался звук.

Плач.

Плач.

Зафира не понимала. Даже когда Лев сунул кочергу в огонь и протянул:

– Ничтожество.

Насир задрожал. Наследный принц, который смывал кровь с рук точно простую сажу, задрожал. Он тяжело задышал и сжался, услышав свист металла в сухом воздухе.

Шрамы на спине.

Эта бессмысленная пытка. Это унизительное слово.

– Не надо, – попросила Зафира, подавившись словами. Лев склонил голову, глядя на Охотницу. Принц замер. – Пожалуйста.

– О, как трогательно, – промурлыкал Лев. – Ты ожидала, что я остановлюсь, потому что ты вежлива?

Когда он приблизился, Зафира почувствовала жар кочерги. Тяжёлое прерывистое дыхание Насира громко отзывалось в её ушах. Её отчаяние разгорелось, и она сдалась.

– Я принесу тебе Джаварат.

Что угодно, лишь бы принц перестал дрожать.

– Я был бы глупцом, если бы так легко доверился смертной. Позволь добавить условие: пока ты не принесёшь мне Джаварат, я буду держать его здесь. Продолжая ряды шрамов, оставленных его отцом. – Он нахмурился, глядя на принца. – Или их оставил я? Я уже и не помню.

Он был жестоким. Он был…

– Только ничтожество станет издеваться над человеком, скованным цепями, – выдавила Зафира сквозь стиснутые зубы.

Лев тихонько рассмеялся, поднял руку и провёл большим пальцем по её щеке, выжигая спокойствие. Насир неподвижно наблюдал.

– Какой у тебя длинный язык, azizi. Позволь я научу тебя его придерживать.

И Ночной Лев оттянул воротник Насира и прижал кочергу к голой коже.