Насир, стиснув челюсти, отвёл плечо назад – крошечная реакция на что-то, что должно было причинять сильнейшие муки. Сколько боли должен вынести человек, прежде чем ожог станет терпимым, как порезанный палец?

Зафира поняла, что может ему помочь. Она порылась в сумке, нашла банку со смолой и провела пальцем по крышке, наблюдая за принцем. Когда дело касалось исцеления, она была далеко не такой опытной, как Лана, но достаточно было и того, чему научила её Умм.

Насир смотрел молча; глаза его покраснели от пережитого напряжения. Если бы Зафира могла поймать джинна, она бы потратила все три желания на то, чтобы исцелить сердце принца, ибо даже Умм не знала, как справиться с такой печалью.

– Рану нужно обработать, – сказала Зафира прежде, чем смогла остановиться, и вытащила из сумки сосуд. Насир опустил взгляд на серебряную банку, но возражать не стал.

Зафира достала из сумки ещё кое-что – чистую ткань, мази, медовый бальзам, небольшую ёмкость с солями меди и пузырёк с дубильной кислотой. Она вымыла руки, вытерла их, подползла к Насиру.

Он наблюдал. На его челюсти пульсировала вена.

Сердце Зафиры забилось чаще.

– Больно? – негромко спросила она.

– Нет. Сейчас не больно, – честно ответил он.

Насир замер, стоило Зафире приблизиться. Его дыхание задрожало, когда Охотница, уверенно перебросив через него одну ногу, зажала его бёдра между своими. Руки Насира подёргивались, будто он изо всех сил старался сдержать их. Небеса милостивые. Она не слишком хорошо это продумала, иначе дождалась бы прихода остальных. Теперь же ноги её грозили отказать, а губы принца оказались настолько близко, что Зафире оставалось лишь приподнять его голову и…

– Я тебе противен?

Слова прозвучали столь тихо, что она не расслышала бы их, если бы не была к нему так близко. Не расслышала бы замаскированного простым вопросом смятения.

Поджав губы, Зафира подумала о своём плаще.

– Я последний человек в мире, кто стал бы судить по внешности.

Ответ принца сопроводился надломленным полусмешком:

– И по характеру?

Охотнице потребовалось мгновение для осознания, что Принц Смерти отпустил некое подобие шутки, но в его стальных глазах читалось слишком многое, чтобы это было смешно. Слишком много вопросов и слишком мало расстояния между ними.

Вблизи Зафира чувствовала жар его кожи, и, потянувшись к складкам его одеяния, она винила поселившуюся в теле усталость в том, что у неё дрожали пальцы. Она оттянула ткань, открыв рану тусклому свету Шарра. Задела костяшками ключицу и почувствовала, как осеклось его дыхание, как ускорилось её собственное.

Зачем она подошла к нему так близко? Снега милосердные, ей надо было просто попросить Насира лечь. Тогда не пришлось бы по нему ползать. В голове у Зафиры вскинула брови Ясмин.

– Я не собирался за тобой приходить, – признался принц, когда Зафира смочила ткань прохладной водой. – Последний человек, которого я пытался спасти, прожил после этого всего два дня. А затем я похоронил её собственными руками. Это было до того, как я узнал, что убивать проще.

– Но ты пришёл, – сказала Охотница, желая узнать, о ком он говорил. Она прижала ткань к его коже. Насир вздрогнул, и она схватила его за плечо, чтобы удержать на месте.

Что-то изменилось в тот миг, когда Насира приковали рядом с ней. Что-то сломалось, когда кочерга коснулась его плоти, а тени вырвались из кончиков его пальцев. Хашашин владел тьмой, будто она ему принадлежала.

– Я не хотел потерять свой компас.

Что-то в его тоне удержало Зафиру от того, чтобы огрызнуться. Насир не сводил глаз с её лица, изучая его с выражением, понять которое Зафира не могла. Она не замечала, что погружается в себя, пока он не заговорил.

– Я не сумел найти твой плащ, – тихо сказал принц.

Она впилась взглядом в его серые глаза, ожидая отыскать в них насмешку, потому что никто не станет скорбеть о потере куска ткани. Однако принц оставался серьёзным.

– Наверное, он мне больше не нужен, – признала Зафира.

Плащ был её спутником так же долго, как и тьма. Но по Шарру она блуждала без плаща, постепенно отвыкая от него.

Зафира взяла медовый бальзам.

– Да, наверное, не нужен, – согласился Насир с чем-то вроде улыбки на лице.

Как же ей хотелось остановить этот момент и сохранить его улыбку, какой бы слабой она ни была.

Одной рукой придерживая плечо Насира, Зафира дотронулась второй до его кожи.

– Не шевелись, – прошептала она.

Насир застыл от её слов, от прикосновений. Принц даже не дышал, хотя Зафира и чувствовала под пальцами грохочущий пульс, пока втирала мазь в изувеченную плоть. Близость пьянила, и Зафира качнулась ближе, но сразу отпрянула, стиснув зубы.

«Отвлекись».

– Моя мать была целительницей.

– Была? – переспросил Насир. В его дыхании она почувствовала запах сладких фиников.

– Она больна. – С губ сорвался грустный смех. – Я вижу в этом иронию. Она и мать Дина были двумя лучшими целительницами западного Деменхура. Теперь одна из них мертва, а другая близка к этому.

Она сглотнула внезапный комок в горле. Сморгнула обжигающие глаза слёзы.

– Кто убил Дина? – прошептала Охотница и тут же отстранилась, чтобы заглянуть принцу в глаза. Ей нужно было знать. Вскрыть нарыв, пока он не загноился ещё сильнее.

Насир резко вздохнул. Распахнутое окно в его глазах наглухо закрылось.

– Почему ты всё время об этом спрашиваешь? Неважно, кто из нас его убил; намерение было у обоих.

– Будь он с нами сейчас, ты бы убил его?

Что-то в душе надломилось, когда принц опустил голову – движение, незначительное для любого другого человека, но ставшее ошеломительной демонстрацией поражения для хашашина. Ведь в отличие от того момента, когда его пытали кочергой, сейчас он полностью контролировал эмоции.

– Чудовище всегда будет рабом своего хозяина. Даже если у этого хозяина есть собственный хозяин, – сказал он.

– Но у чудовища есть сила, – возразила Зафира. Тоска избороздила его лицо морщинами. – Сила, чтобы вырваться из оков. Ты – не твой отец и не Лев, забравший его душу. Ты – не сумма его презрения.

Насир замер. Больше всего на свете Зафире хотелось, чтобы этот сломленный юноша наконец-то всё понял.

Его медленные, взвешенные слова прозвучали резким шёпотом:

– Тогда кто я?

Зафира знала о его шрамах. О его страхе. Он был, как и все, плотью, с которой могли содрать кожу. Человеком, которого могли наказать и избить. Использовать и выбросить.

– Насир бин Гамек бин Талиб мин Сарасин, – сказала она вместо этого. – Наследный принц королевства, которое жаждет, чтобы кто-то восстал против тирана-правителя.