Пустой смешок сорвался с его губ, и сердце Зафиры раскололось надвое.

Тёмная струя поднялась от его пальцев, вынудив Насира сжать кулак, чтобы затушить чёрное пламя.

– Однажды я восстал.

Зафира не дышала. Насир наблюдал за её руками, пока она открывала очередную банку.

– Я отказался убивать. И сопротивление длилось столько, сколько я мог выдерживать боль. Ты видела все мои отвратительные шрамы. Это – список моих убийств – только подсчёт вёлся до того, как я их совершал. Вёлся кочергой в отцовской руке. – Он тяжело вздохнул. – В руке Льва. Знаешь, телесные муки ничего не значили… – его голос дрогнул. Голос Принца Смерти дрогнул, и глаза Зафиры обожгло слезами, – …по сравнению с тем, что я почувствовал, когда увидел слёзы матери. Она плакала, наблюдая за пытками. Это она обучала меня, вместе с лучшими хашашинами королевства. Но в чём был смысл? Зачем было принцу становиться убийцей? В конце концов я научился выдерживать боль от прижатой к плоти кочерги. Пока издевались над моим телом, кому-то другому не приходилось умирать от моей руки. Но потом он взялся за мою мать.

Дыхание Насира дрожало. Так вот почему боль так мало значила для него – он научился её игнорировать.

– Мне пришлось выбирать между страданиями матери и убийством другого невинного человека. Но к тому времени, когда я решил, что перестану бороться и сделаю то, чего он просил, было уже слишком поздно.

Убей или будь убит.

Глаза принца обрамляли красные круги. Он внимательно наблюдал за тенями, что вздымались от его пальцев, черня кожу, но вдруг перевёл взгляд за её плечо, туда, где возвышался дворец Льва. Хозяина Шарра, мастера слов. Он был жив в течение последних девяти десятилетий, пока жители Аравии считали его мёртвым.

Зафира нанесла мазь на кожу Насира, и он не сумел сдержать стон.

– Я должен быть рад, что отец стал чудовищем не по собственной воле. Но… зло, которое овладело им, потрудилось и надо мной. Меня Лев не контролировал. Я сам стал таким.

– Нет ничего плохого в том, чтобы быть поэтом убийства, – мягко произнесла Зафира, используя его же слова. – Оставайся в тени и служи свету. Твой отец, возможно, никогда не вернёт себе волю, но у тебя она всё ещё есть.

В ответ принц лишь скривил губы, как будто того, что он уже рассказал, должно было хватить на всю оставшуюся жизнь.

Она сменила тему:

– Остальные…

– Присоединятся к нам. – Он не оставил места для сомнений.

«Он верит, что Альтаир останется в живых».

Его брат. Сафи, скрывающий свою природу. Ради чего?

И почему Лев сдержался, когда у него был шанс убить Альтаира?

– Зачем ты пришла на Шарр?

Зафира уже открыла рот, чтобы ответить, как вдруг Насир остановил её. Глаза его заблестели.

– Если ты скажешь, что ради чести, то я обнажу свой скимитар и ты сразишься со мной.

Глаза Зафиры расширились от изумления; под кожей возникло странное чувство. Она полностью осознавала, что прижималась к телу Насира. Понимала, что внутренняя сторона её бёдер удерживает его на месте. Она видела, как глаза его блуждают по ней, тяжёлые, словно прикосновение.

– А что не так с честью?

– Ничего, кроме того, что действие, совершённое ради чести, совершается только ради чести. И ни для чего больше.

– Но я не делаю это ради чего-то другого. Да и что ты вообще знаешь о чести?

Уголки его губ дёрнулись, поднялись вверх. Почти печально.

– Настоящий хашашин руководствуется верой. Я – не более чем верная собачонка. А вот ты можешь делать то, что ты делаешь, ради блага своего народа. Но ведь это – не единственная причина, не так ли?

Зафира прикусила язык. Она подумала об Арзе, о минутах перед началом охоты. Как она стояла перед лицом смерти и неопределённости, а затем бросалась им навстречу. Следуя зову тьмы.

– В первый раз я отправилась в Арз потому, что мы умирали с голоду, – призналась она. – Я знаю, что могла бы украсть козу или ягнёнка, но слово «вор» звучит не так хорошо, как «охотник», правда же?

Насир поспешно помотал головой, когда понял, что она ждёт ответа.

– Но потом я уже не могла остановиться. Знаешь, когда ты живёшь в бесконечной зиме, где всегда один и тот же снег, где всегда одни и те же деревья, где твоя мать… где методичность становится даамовой болезнью, ты невольно начинаешь испытывать притяжение. Арз подарил мне цель, потому что жизнь без цели – это вообще не жизнь.

– И? – спросил Насир, наклоняясь ближе. Его ноги зашевелились под ней.

Зафира покачала головой, останавливая его. Она вспомнила Льва, который загибал пальцы, перечисляя доказательства. Нет, она не могла действовать лишь ради любви. Не могла.

– Никогда в своей жизни я не видел более открытого лица, – признался Насир с лёгким смехом, прежде чем исполниться серьезности, отчего Зафира перестала дышать. – Ты делаешь это ради них. Ради их любви.

Зафира открыла рот, чтобы возразить, но принц её перебил:

– Мы слишком быстро отвергаем это чувство, думая, что оно – слабость, но ведь сердца бьются ради любви, не так ли? Возможно, жизнь без цели – это не жизнь, но жизнь без любви – не более чем существование.

Зафира потёрла грудь костяшками пальцев, стараясь заглушить боль. Что-то внутри расслабилось, позволяя дышать. Насир был прав. Лев тоже был прав. Принц внимательно смотрел ей в глаза, и на лице его застыло странное выражение.

Как будто он пришёл к тому же осознанию, что и она.

Зафира нанесла смолу на рану Насира. Пускай лекарство и не обладало настолько сильными целебными свойствами, как чёрная смола Альдерамина, но она тоже заживляла раны и при этом не окрашивала кожу в чёрный цвет.

Насир, должно быть, почувствовал, что она закончила, потому что замер.

– Охотница.

– Возвращаемся к титулам, Принц? – задрожал её шёпот.

Он ответил мягко:

– Что такое титулы, если не имена, Зафира?

Снега милосердные, как звучало её имя в его устах. Что-то озорное затемняло его зрачки, и это было так непохоже на рычащего, недовольного, грустного принца, которого знала Охотница, что её сердце чуть не остановилось.

С едва слышным звуком Насир поднял ладони к её бёдрам, и она, в свою очередь, не сумела сдержать вздох. Зафира так остро ощутила жар его рук, что чуть не потеряла равновесие. Она закусила нижнюю губу, и что-то промелькнуло в его глубоко посаженных глазах, глядевших на её лицо.

– Прекрасная газель, – прошептал он, обжигая её кожу прикосновением.

Зафира придвинулась ближе, наслаждаясь восхитительным трением их ног друг о друга. Нависающий утёс затаил дыхание. Единственным звуком в их мире оставалось тихое журчание ручья. Зафира подняла глаза на Насира. О, как же близко оказались их лица. Достаточно близко, чтобы прикоснуться. Провести пальцем по его шраму, по его губам.